Тот на это лишь щурится, окидывая сына с ног до макушки долгим внимательным взглядом.
— Я помешал твоему побегу? — со странной интонацией вопрошает король наконец, и Леголас широко распахивает глаза, ощущая, как кровь приливает к щекам. Это что сейчас происходит?
Отец никогда, — вообще никогда, — не вел себя вот так, не говорил вот так — с какой-то непонятной добродушной насмешкой, отвратительно слащаво. Как с глупым, ничего не понимающим ребенком.
Но отец, при всех своих… не самых приятных чертах характера, так никогда не разговаривал, предпочитая либо вести разговор, давая собеседнику ложное ощущение равенства, либо резко обозначая дистанцию и ярко показывая собственное превосходство.
Adar мог называть его глупым дитя, но всегда требовал, чтобы Леголас в свою очередь вел себя иначе, принимая полную ответственность за все действия и не пытаясь прикрыться возрастом. Так было правильно, пусть и чуть жестко.
Если уж решил играть в игры взрослых — иди до конца, не ожидая поблажек. Отец всегда твердо придерживался именно этой линии поведения, и наверняка знал, что сам Леголас это осознавал не менее четко.
Сейчас же было иначе. Король не называл его ребенком, он говорил с ним как с неразумным малолетним эльфенком, снисходительно, небрежно, нарочито ласково.
И хотел бы Леголас сказать, что это — злило, но, по правде говоря, он лишь чувствах себя потерянным. Запутавшимся в липких нитях чужой паутины. Это обескураживало, заставляя на пару мгновений даже потерять дар речи.
— Я не сбегал, — неуверенно произносит он, будто сомневаясь, делал ли это на самом деле или все же нет.
— Вот как, — обманчиво мягким тоном произносит король, но по твердому взгляду Леголас понимает, что тот не поверил ему. — И что же, позволь спросить, ты здесь тогда делаешь?
— Прогуляться решил, — фыркает Леголас, нервно улыбаясь. — На закат посмотреть…
— На закат, значит, — сухо повторяет Трандуил, чуть морщась. — Какое совпадение. Я вот тоже прогуляться хотел, посмотреть… На закат. Раз уж так все удачно сложилось, не будешь против, если я составлю тебе компанию?
— Конечно, нет, — сквозь зубы цедит Леголас, явственно ощущая дежавю. Опять? Если все вновь закончится привычным для них обоих финалом, Леголас даже удивлен не будет — слишком уж все это банально.
Банальное, типичное начало, а после банальный, но оттого не менее горький финал - все, как всегда. Глупо с его стороны было ожидать, что что-то да изменится.
— Прекрати, — вдруг раздраженно произносит Трандуил, и Леголас моргает, силясь понять, когда тот успел подойти так близко. — Я буквально слышу, как в твоей голове появляются мысли одна другой ужаснее. Этого не будет, Леголас.
Последних слов ему достаточно, чтобы наконец взорваться.
— Не будет?! Не будет чего, разрешите спросить? — шипит Леголас сквозь зубы, уже не заботясь о том, как же по-детски запальчиво звучит. Плевать. — То есть сейчас вы не скажете в очередной раз, как разочарованы во мне и как сильно ненавидите?
— Не попытаетесь надавить на самое больное, просто забавы ради, потому что вам нравится; причинять мне боль? Не скажете мне после убираться вон, не выкинете как побитого щенка, сломанную и оттого никому ненужную куклу? О, нет, не говорите мне, что не сделаете этого, потому что я вам не поверю!
— Леголас, хватит, я могу…
Кажется, отец хочет еще что-то сказать, но Леголас обрывает его на полуслове, зная, что физически не способен этого вынести. Конечно, аdar опять скажет нечто тошнотворно правильное и разумное на первый взгляд, заставляя его самого почувствовать себя маленьким дитя, имевшим глупость ослушаться мудрого родителя.
Отец убедит его. И сейчас Леголас не хотел этого.
— Нет, это вы — хватит! Слышать больше ничего не желаю! Как вы только можете делать вид, что у нас все в порядке, хорошо-расчудесно, что ничего не произошло?!
На лице отца на миг проскальзывает тень горечи и смятение, прежде чем оно вновь возвращает себе привычное равнодушное выражение. Слова попали точно в цель, и Леголас испытывает некое мрачное удовольствие, в полной мере этим наслаждаясь.
— У нас ничего не в порядке, отец, и больше никогда не будет, — устало произносит он наконец. — Вы причиняли мне боль. Вы бросили меня именно в тот момент, когда я нуждался в вас больше всего на свете, бросили, просто ушли, помните такое?
— Как после всего этого, после столетий, проклятых тысячелетий проведенных в кромешном мраке, утопая в боли, причиненной вами, вы вообще можете думать, что сейчас у нас может быть все в порядке?
Трандуил молчит долгие несколько мгновений, пристально вглядываясь в его раскрасневшееся лицо, прежде чем задать наконец вопрос, услышать который Леголас был действительно не готов:
— Ты ненавидишь меня? — спрашивает он каким-то бесцветным, серым голосом, и Леголас отшатывается назад.
Ненавидит?
— Я… Я не знаю, — растерянно произносит принц, широко распахнув глаза. — Правда не знаю. Хотел бы я сказать, что ненавижу вас, потому что я, Моргот возьми, имею на это полное право и вы знаете это. Но я не могу, просто не могу.
— Вы ведь мой отец, а значит я должен любить вас и почитать, пусть сами мысли о том мне глубоко противны; но в то же время, я должен ненавидеть вас за все то, что вы сделали. И я не знаю… — Леголас потерянно глядит на неподвижную фигуру отца напротив, ощущая, как весь привычный мир трещит по швам. Почему? Почему все так ужасающе сложно?…
— Я запутался. Просто запутался, понимаешь? Я не знаю, ненавижу ли тебя, или вовсе люблю; не знаю, хочу ли жить или все еще желаю умереть; не знаю, что должен делать дальше, не знаю… Да я ничего не знаю, по правде говоря! Я хочу, больше всего на свете хочу вернуться в прошлое, когда все было хорошо, хочу, чтобы ты снова любил меня, хочу обратно своего доброго аda, хочу чтобы не было больше никаких проблем и сложностей…
— Но одновременно с этим хочу, чтобы ты ненавидел меня и дальше, потому что просто не понимаю, что я должен был бы делать с твоей любовью; хочу, чтобы этот кошмар наяву продолжался, потому что хоть так я понимаю, что я жив на самом деле…
— Хочу, чтобы продолжалась война, хочу, чтобы она и не заканчивалась никогда, и плевать мне как это по-детски, как эгоистично, потому что только так я кому-то действительно нужен, только так я не ощущаю себя бесполезным, понимаешь? Но я все еще не знаю, хочу ли жить или мне стоит умереть. Я запутался, пап. Просто запутался и ничего не понимаю…
Леголас выдыхает, обхватывая себя за плечи. Валар, почему же все так сложно? Почему так сложно понять, что происходит в собственной голове; чего ты хочешь на самом деле?
Понять, о чем же думает сейчас отец, прожигающий его немигающим взглядом, почему так хмурится, почему его сердце стучит так оглушительно громко?…
А после Трандуил делает быстрый шаг вперед, резко притягивая его к груди и обнимая.
Леголас замирает на мгновение, пытаясь понять, не спит ли он. Неужто очередная игра больного воображения? Эру, это… странно. И даже немного страшно.
Но отец теплый, его сердце по-прежнему чудовищно громко бьется, а волосы пахнут диковиной смесью запахов рябины, мороза и хвои. И тогда Леголасу не остается другого выхода, кроме как принять, что это — не сон, а реальность.
— Сейчас все не в порядке, я знаю, — тихо произносит отец, похоже, даже не думая о том, чтобы отстраниться, и Леголас с неловким удивлением отмечает, как же это, Моргот возьми, приятно. Его маленькое счастье, состоящее лишь из чувства защищенности и полного спокойствия. — Но что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
— Назови мне причины, чтобы жить. Скажи, прошу, скажи хоть одну, любую совершенно, а я… я же попытаюсь понять.
Настоящее счастье. Быть может, даже чуть длиннее вечности.
— Я назову тебе сотню, дитя мое. Клянусь.