Чарльз стремился сделать из своего поместья самый чудесный и прекрасный уголок в мире для своей любимой внучки. Место, куда бы она всегда хотела возвратиться, место, где она всегда была бы счастлива…Мир, где нет боли, несправедливости, насилия и зла. Самым страшным наказанием для всех, включая не только слуг, близких, но и бывших рабов, здесь являлся строгий выговор. Чарльз ненавидел все это «битьё», как сам его называл, и «насилие»! Он даже собаку никогда не ударял, даже если той вздумается стащить кусок колбасы со стола.
Он был противником рабства. В поместье у него жили когда-то рабы, но Чарльз, как стал хозяином всего состояния отца, быстренько дал им вольные, но выгнать не поднялась рука. Они с Изабеллой не покупали новых невольников, чёрные слуги остались ещё от родителей Его Светлости. Разве что крайне редко, чтобы дать волную человеку, они покупали новеньких.
Посторонние люди в доме, вся эта древняя, позорная дикость, всё это похоже на то, когда один царёк аборигенов нападал на другое племя и угонял его жителей в рабство… Но то ведь древность! Фу, как мерзко! И это в современном мире!
Чарльз не был богословом и не имел право трактовать писания, но эти строки из Святого Евангелия знал наизусть:
«Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». (Евангелие от Иоанна, 15:14)
Глава 18. Ревность?
Обратно они ехали молча. На землю тихо опускались сумерки, окутывая деревья лёгким туманом. «А кто прикроет раны наших душ? — думал Чарльз. — Моё страшное открытие напугало меня. Почему так вышло? Почему, сам того не ожидая, я так привязался к этому бедному юноше? Несчастный мой, мой любимый сын, Густаво, если ты меня видишь с небес, не сердись, но он чем-то напомнил мне тебя… Может, и Рози увидела это сходство? Может, Адриан напомнил ей отца? Да, он так молод, что скорее только в братья ей подойдёт, но ведь детям даже те, кто на два года старше, кажутся уже такими взрослыми…». Его мысли прервал возглас Фреда: «Хозяин, приехали!». Чарльз будто бы проснулся.
— Дружище, подождёшь меня? Никуда не уезжай, хорошо? Томас, проводите меня, пожалуйста, к сэру Джеральду. Я хочу лично его поблагодарить за радость, доставленную моей внучке его разрешением. Адриан, ангел мой, дай мне свою руку.
Джеральд, оставшись один в доме, скучал. И он прислушивался к каждому шуму. Может, возвращаются? Нет, это кто-то мимо проехал. Наверное, кеб. Хозяин вышел в сад и услышал, как хлопнули ворота. «Наконец-то!» — обрадовался он и побежал встречать Томаса и раба.
— Передаю лично в руки твоё бесценное сокровище, Джеральд! — такими словами Чарльз встретил своего старого (и бывшего) друга и, взяв его руку, вложил в неё руку Адриана. — На, держи! — и он засмеялся: — Хотя мне, признаться честно, меньше всего на свете хотелось бы это делать!
— Ты, как всегда, в своём репертуаре, Чарли! — рассмеялся тот. — Может, чаю?
— С удовольствием! Я как раз намеревался напроситься!
Хозяин учтиво пропустил гостя вперёд себя в парадные ворота, и вместе они направились к дому. Адриан поспевал за ними следом, но сэры не обращали на него внимания. Фред остался болтать с охранниками и Томасом.
Много лет назад между Чарльзом и Джеральдом словно бы кошка пробежала. Ходили слухи, что поругались они потому, что отец Густаво отругал приятеля сына за то, что тот не уважал сэра Гарольда, своего папашу. Конечно, парню это не понравилось, и он заявил, что никто не знает, какими являлись их семейные отношения на самом деле, и никто не имеет права судить. Со временем всё улеглось, но былой теплоты между этими людьми не вернулось.
Да, Джерри не очень-то и хотелось чаёвничать с отцом покойного друга, с другом своего покойного отца. Но ему было скучно. Томас скоро уйдёт отдыхать: его рабочий день закончится. Поэтому поговорить не с кем. Придётся довольствоваться обществом Чарльза.
Через пять минут подойдя к особняку, двое аристократов вошли в гостиную через террасу, а ни через парадные двери. Но гость в волнении сразу же вышел в парк. Хозяин позвонил и прибежавшим слугам сказал приготовить чай, а затем вернулся к гостю, что прогуливался по саду.
Пока кухарка Мэгги накрывала стол в гостиной, оба джентльмена сидели на террасе и молчали, каждый погруженный в себя. Чарльз многое хотел сказать сыну покойного друга. И даже, может быть, не только ради собственной совести, не только ради Адриана, но и ради самого Джерри. Мысленно он подбирал слова для будущей речи, размышляя, как начать, с чего начать… И….гость даже не подозревал, что ждёт его в этом поместье… Во что может вылиться возмущение? К чему может привести праведная злость?
Додумать Чарльз не успел: Мэгги вежливо позвала господ к столу. Когда они сели, женщина ушла.
— Я просто в шоке! — заявил гость с восторгом. — Я поражён твоим рабом!
— Его красотой? Да, он у меня красавец!
— Он… он, как… цветок… — Чарльз сжал три пальца, будто бы держал настоящий цветок за стебелёк. — Такой нежный, красивый и невинный, как дитя…
Джеральд рассмеялся.
— Да, но этот шиповничек не продаётся!
— Да ну тебя! — Чарльз, шутя, сделал вид, что обиделся. — У меня и в мыслях не было просить, потому что знаю, что ты откажешь. Что мне унижаться? Да и было бы это верхом варварства — заключать договор купли-продажи на такую красоту! Точно так же… — добавил он, чуть помолчав, — точно так же, как и бить её…
Джеральд вздрогнул, будто бы побили его.
— Кого «её»? — спросил он хриплым голосом.
— Красоту.
— А-а-а… — протянул хозяин этого ранчо с неким облегчением, а потом будто бы какая-то внезапная мысль осенила его: — А что? Что, «красота» тебе на меня нажаловалась?
— Нет, «красота» не нажаловалась. Я сам всё понял.
— Как? — с нажимом спросил Джеральд. — Я тебе не поверю. Ты известный филантроп и противник рабства… Небось, приласкал его, а он тебе всё как на духу и выложил!
— Джерри, — мягкая, примиряющая улыбка появилась на лице Чарльза, — я вот тебе сказал, что сам всё понял, но кто знает, как я понял? Может, неправильно? Может, у меня сложилось неправильное впечатление? А ты сам всё подтвердил.
— Он тебе понравился…? — скорее сказал, а ни спросил Джеральд.
— Да, он мне очень понравился, — с улыбкой кивнул Чарльз. — Добрый, вежливый, воспитанный… Может, потому что напомнил мне моего покойного сына… Но Адриан… Он… он такой… Что-то в нём есть такое трогательное, наивное, детское… И что-то ангельское… Будто бы раненный ангел попался в сети нашего жестокого, грешного мира…
— И что? — хозяин дома начинал, явно, сердиться.
Заметив такую перемену, Чарльз отпил из чашки, чтобы успокоиться, и переведя дух, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Странно, но знаешь, Адриан вызывает непонятное желание защитить его, обнять, утешить…
— Ты совсем выжил из ума, раз так думаешь!
И тут, кажется, рассердился Чарльз.
— Ты не имеешь никакого морального права бить его, — сказал он, чеканя каждое слово с расстановкой, будто бы пытался тому внушить эту мысль.
— О-хо-хо! — рассмеялся Джеральд, откинувшись в кресле. — Ты уже защищаешь его? Обнимать и утешать будешь позже?
— Это ты так думаешь, что у тебя есть все права увечить его. Да, он твой раб. Но, запомни, для здорового современного общества нужны добрые люди, и ты, кем бы ты ни был человеку, какими бы ни были причины, какими бы ни были твои намерения, не имеешь никого права и пальцем его трогать. Это написано человеческим законом, но дал ли тебе на это право Господь? Представь себе Его могущество! Неужели ты думаешь, что Он не может дать тебе прямо сейчас подзатыльник?
— Ты какую-то ерунду несёшь! Адриан получил по заслугам. Он был наказан.
— Сам Христос сказал своим ученикам, что больше не зовёт их рабами. Так, кого же возомнили из себя ты и все такие же, как и ты, рабовладельцы, решив, что имеете права делать кого-то рабами? Вы выше Иисуса?