– Завтра в полдень Джоффри намерен освободить тебя от обязанностей гвардейца, снимешь белый плащ и можешь идти на вольные хлеба.– Серсея гадко улыбается, смотрит в окно, даже не стрельнув в его сторону взглядом.
– Я не намерен оставлять свои обязанности,– ровно говорит Джейме и сам поражается себе, ведь собственный голос в голове позорно дрожит и трещит от едва сдерживаемой ярости. Невозмутимый вид Серсеи злит его куда больше её недовольства или заявлений о том, что во время его отсутствия был тот, кто согревал ей кровать.
– Это не тебе решать, а королю,– она делает акцент на последнем слове, проговаривает его так звонко, словно и капли не выпила, а в кубке у неё сейчас всего лишь сок.
Джейме впервые хочется сделать сестре так же больно, как она делает ему. Хочется заставить её лицо искривиться от ненависти вперемешку с яростью, хочется, чтобы она бушевала. Крушила все вокруг, все это напускное величие и вечное золото, которого в её покоях кажется больше чем в Королевской сокровищнице. Словом, и не удивительно, думает Джейме, нынешнего короля отличает глупость и абсолютная бездарность, его уж точно не заботит казна, которую он готов регулярно опустошать, дабы удовлетворить свои потребности в подачках.
Цареубийца цепляется за мысль о Джоффри как за спасательный канат, что кидают утопающему в надежде что тот выкарабкается. Выкарабкиваются они крайне редко, слишком даже, но ведь стоит попытаться.
– Мы оба знаем, какие права на трон имеет наш король.– Джейме говорит спокойно, с расстановками, давая сестре понять, что просто так сдаваться он не намерен. Он замечает, как Серсея содрогается, стоит ему закончить, как её глаза в панике расширяются, стоит только усомниться в том, что брат оставит их тайну в секрете.
– Ты не посмеешь,– хрипло выдавливает она, снова делая глоток, почти допивая вино в кубке до дна.
– Если Джоффри сделает то, что ты сказала, то и я не стану держать язык за зубами,– на момент, Ланнистеру кажется, что он прежний. Что рука при нем, а горделиво поднятый подбородок и самодовольство во взгляде подлинные. Но золото неприятно холодит кожу обрубка, ремешки стягивают руку, а былого самодовольства как не бывало. Он молится, чтобы Серсея не разгадала его лжи, такой явной, для него.
Но сестра не поворачивается, смотрит в окно, перепрыгивает глазами с одной крыши на другую, цепляется за часовую башню. Джейме наблюдает за ней не отрываясь, успевая сменить такое выдающее его выражение лица на другое.
Он глядит на жидкое золото волос сестрицы, прослеживает тонкие черты лица, узкие запястья сейчас трясущиеся даже не смотря на то, что сложены на столе. Мужчина замечает морщины, что смело прорезали лицо сестрицы, замечает темные мазки под глазами, которые даже не смотря на светлую пудру остаются слишком заметными. Иссохшиеся губы. Вино, которое Серсея пьёт так же часто как он пьёт воду явно не идёт ей на пользу.
– Джоффри сделает так, как пообещал, ведь его об этом просил наш отец,– растерянно говорит Серсея, наконец находясь со словами. В её облике больше нет превосходства и ехидства, что заставляет ярость внутри Джейме клокочущую подобно дикому огню немного поутихнуть.
Мужчине остаётся только смиренно вздохнуть, понимая, что Тайвина Джоффри побаивается, а значит выполнит его приказ, при первой выдавшейся возможности. Чертов отец, Тайвин Ланнистер, загнал его в ловушку, собственного сына. Что он хотел сделать этим решением? «Выставить его ещё более убогим и никчемным», думает Джейме. Он ясно вспоминает всегда холодные глаза отца и решает, что это вполне в его духе.
Единственное что он сейчас может сделать, несмотря на то, что отчаянно хочется совершенно противоположного - развернуться и уйти, оставив сестру позади. Он пролетает по коридорам, не заботясь о том, что о нем могут подумать, быстро перепрыгивая через ступеньки, и в одном из воздушных коридоров напарывается на брата.
Он идёт рука об руку со Старковской девчонкой, что сейчас мило улыбается, коротко поглядывая чуть назад, где идёт наёмник. Бронн выглядит самодовольным, впрочем, Джейме на нем особо не задерживается, Черноводный всегда выглядит довольным собой, смысл делать исключение?
Он встречается взглядом с братом, замечая как лицо того сразу изменяется из беззаботного веселого в озабоченное переживающее. Он быстро кивает Сансе и та легко поклонившись им обоим уходит вместе с Бронном.
Девушка проходит мимо Ланнистера, обдавая того нежностью запаха и воздушностью своего образа, такая прекрасная, что на мгновение Джейме застывает изваянием глядя Старковской девчонке вслед, совершенно неотрывно. Он может поклясться, что когда она что-то тихо, но от этого не менее весело говорит наемнику и тот зычно смеётся, в груди разгорается ревность. Глядя на то как загорелая ладонь Черноводного ложится на аккуратное белое плечико, укрытое синим шелком, как близко приближается к ней мужчина… кажется даже с Серсеей он не испытывал подобного. Всегда старался сдерживаться, не давать волю чувствам, что были и в десяток раз не такими яркими как сейчас.
Его отвлекает звонкий перестук сапог Тириона, когда брат подходит ближе, нерешительно сжимая ладони, как делает всегда, когда переживает. Джейме не может не проникнуться нежностью к брату, желая прямо сейчас наплевать на все нормы и правила и обнять его. Так сильно, что наверняка его кости, по карликовски хрупкие треснут от силы. Но он держит себя в узде, кивая брату на дверной проем и идя с ним в свои покои.
Его комната и в несколько раз не так дорого отделала как комнаты Серсеи. Джейме отчего-то уверен, что их с братом комнаты похожи, ведь Тирион в ней выглядит так органично и расслабленно, словно находится у самого себя.
– Меня отстраняют от службы.– Джейме чувствует как задыхается, стоит только проговорить жалющую правду вслух. Голос позорно сиплый и скрипящий, словно он растрогавшаяся от очередной песни девица. Тирион понимает его молча, коротко кивает, проходя к маленькому столу с резными ножками и наливая в оба бокала вина.
Алое и густое оно наполняет стаканы почти до краев, поднеси к губам и по подбородку обязательно скатятся особо шальные капли. Братьев это не смущает, они впиваются в стекло пальцами будто норовя его раздавить вовсе, а пьют так, будто только прошли Дорнийскую пустыню.
Тирион допивает первый и Джейме не может лишний раз не почудиться, что такому маленькому человеку достался такой большой желудок. Он улыбается в бокал: диссонансы, связанные с его братом всегда вызывали у Ланнистера улыбку.
Они падают в кресла, стоящие около столика, одинаково откинувшись на спинки и уставившись взглядами в никуда. Если смотреть не по внешней схожести, а по внутренней, Джейме был уверен, что они с Тирионом такие же близнецы как он с Серсеей.
– В этом есть плюсы,– спустя какое-то время говорит Тирион слегка нерешительно, боясь резким словом или фразой выбить брата из колеи, – будешь жить как тебе хочется, а не бегать за засранцем Джоффри, оттирая его пятки.
Джейме не может сдержать улыбку. Уж кто-кто, а Тирион никогда не понимал его рвения вступить на службу, быть рыцарем. Маленький человек, ростом, конечно же, не мог прочувствовать сладость боя в полной мере. Джейме с тоской вспоминает, как легко это, кидаться в бой, нестись или на своих двух или верхом на лошади пока в лицо тебе бьет ветер. Он окрыляет и поселяет в венах невиданное пламя, живое, словно и он тоже, как те мертвецы из династии Таргариен от крови драконов. Джейме вспоминает каждую свою битву с таким трепетом, с каким ни разу не вспоминал сестру. А ведь причина проста. Разве была та его родственной душой?
Серсея была ещё задолго до того, как девушка на той стороне связи объявилась, дала себя почувствовать мгновенно переманив внимание Ланнистера на себя. Серсея оставалась и после, несчастная в своей несложившейся жизни, любви, родственной душе, а уж если королева-регент была несчастна, то в своих страданиях она предпочитала купать и других. Доводя Джейме, являясь постоянным судьей Тириону, который и не совершал ничего столь противоречивого за что его можно было судить, Тайвину. Им всем она не переставала напоминать о том выборе, что сделали за неё и о том выборе, что сделал её несчастной. Серсея была слепа, всегда, сколько Джейме её помнил, она видела только себя, только свои обиды, лишаясь зрения стоило напомнить ей о своих.