…Прошло еще несколько месяцев.
Стояла дождливая погода. Вода ручейками стекала в овражки и лощины, и Болатбек, пока добрался из школы на ферму, до нитки промок.
Он уже с неделю как не был здесь: сильно простудился, и сестра все эти дни не выпускала его из дома.
Когда он приблизился к кошаре [19], оттуда вышел Егор Сергеев, в каждой руке у него было по два ягненка, совсем крохотных. Даже издали Болатбек понял, что ягнята мертвы — так неподвижно и тяжело висели они в руках Сергеева.
«Отчего они умерли? — подумал Болатбек. — Сразу четыре… Ой, как жалко!..»
Сергеев уже прошел в сарай, крытый камышом, и Болатбек решил пойти за ним — не терпелось узнать, что же случилось с ягнятами.
За шумом дождя, а может, потому, что был занят делом, Сергеев не услыхал шагов Болатбека: он обдирал ягнят, снимал с них кудрявые черные шкурки. На стене висело еще несколько свежих шкурок.
«Одна, две… четыре… шесть, — посчитал про себя Болатбек. — И еще эти, на земле…»
— Егор Григорьевич, — окликнул он, — что же тут случилось? Так много…
Сергеев вздрогнул, выпрямился.
— А, явился, не запылился! Входишь, как тать ночной… Все зыркаешь, где не просят… Суешь нос…
— Я здесь тоже работаю, — сказал Болатбек, — и потому спросил… отчего…
— Оттого! — заорал Сергеев. — Плохо кормил, плохо смотрел, вот и подыхают. Сколько дней тебя уже нет, а я расхлебывай! Не выйдет!
— Я им молоко давал, все делал, как ветеринар сказал… А потом заболел. Я ж не виноват… При мне не умирали.
Болатбек нагнулся. На мордочке у мертвого ягненка он увидел кровь. У другого тоже.
— А кровь почему? — спросил он.
— Хворь, должно быть, какая… Я не ученый, как вы…
— А ветеринар был?
— Что ты меня допрашиваешь? Мне больше всех надо, думаешь? Я завфермой сказал, а дальше — моя хата с краю…
— А шкурки?
— Пропадать им, что ли?
— Их посчитать и сдать надо…
— Сдадим! Все сдадим… — В глазах Сергеева сквозила лютая ненависть. — И рубашку последнюю тоже… Пошел отсюда! Занимайся своим делом…
Завфермой в этот день так и не появился. И тогда Болатбек побежал в правление колхоза.
Он ворвался прямо в комнату к председателю, где сидело и стояло много народу. Среди них Болатбек увидел своего нового знакомого, который недавно вместе с учителем преследовал бандита Жексена. Рука у Сайтимбека Тугельбаева была забинтована и на перевязи.
— Ты что, Болат? — спросил Мусирали Кикимов. — Сестра послала?
— Ветеринара надо! — выпалил Болатбек. — Срочно!.. А никого нет…
И он рассказал все, что случилось на ферме.
— Немедленно разыскать завфермой, — приказал Мусирали. — И за ветеринаром послать… Это же явное отравление… если так, как говорит Болатбек… надо срочно идти туда…
Ветеринар уехал далеко, по другим аулам, и сегодня на него рассчитывать было нечего, а заведующего фермой вскоре привели. Именно привели — потому что он плохо держался на ногах: уже третий день гулял на свадьбе у своего племянника.
— Ладно, с тобой потом поговорим, — махнул рукой Мусирали. — Я иду…
— И я с вами, Мусирали-ага, — сказал Болатбек.
— Я тоже, — сказал молчавший до сих пор Сайтимбек.
…Егора Сергеева они застали на дворе.
— А я почем знаю? — сразу заговорил тот, не дожидаясь вопросов Мусирали. — Я ни сном ни духом… Убрать, напоить, накормить — это мое дело… А за болезни отвечать я…
Сергеев запнулся. Хотя он оправдывался перед Кикимовым, но смотрел почему-то не на него, а на Сайтимбека. И тот тоже не сводил с Сергеева глаз.
— Так как же, Мусирали, зовут вот его? — спросил Сайтимбек, кивая на Сергеева.
— А что? — не понял Кикимов. — Сергеев. Егор Григорьевич.
— А вы что скажете? — спросил Сайтимбек у Егора.
Тот молчал, и Болатбеку сделалось не по себе от его молчания, и от его лица — такое оно стало страшное: искривилось, губа отвисла, глаза вот-вот вылезут из орбит.
— Нет, — снова сказал Сайтимбек, — не Сергеев он, дорогой Мусирали, а Сторожилов. Вот кто… И не Егор Григорьевич, а Евтихий Андреевич.
— Как?! — крикнул Болатбек.
— А так. Евтихий Андреевич Сторожилов. Кулак бывший. По всему Аксаю его ищут, а вы ему тут теплое местечко устроили… Не случайно у вас скот дохнет. Он и в Аксае тем же делом занимался… Мы с ним старые знакомые… Оружие есть? — резко крикнул он бывшему Сергееву. — Поднять руки!
Но Сергеев-Сторожилов не подчинился. Быстрым и ловким движением сунул он руку в карман… И в этот момент два человека бросились вперед. Мусирали обхватил его, Сергеев вырвался, вытащил правую руку — в ней был револьвер. Но на руке повис Болатбек.
Все это произошло в какое-то мгновение, и в это же мгновение раздался спокойный голос Сайтимбека:
— Брось оружие, быстро!.. — Наган в здоровой руке Сайтимбека уткнулся в бок бывшего Егора Сергеева. — Возьми у него револьвер, Мусирали… Ну что ж, пойдем, Сторожилов… Шагай!
Сторожилов выполнил приказание, но через несколько шагов обернулся к Болатбеку и прошипел, глядя на него с беспредельной ненавистью:
— Ты, гаденыш, все равно своей смертью не умрешь. По пятам за тобой косая ходит… Не уйти тебе…
21
— …Ребята! — крикнул Кадыркул. — Скорей сюда! Что я вам скажу…
Летом тысяча девятьсот тридцать пятого, почти через два года после описанных здесь событий, Кадыркул получил письмо. Картинка на конверте изображала то, чего ни он, ни другие ребята никогда в жизни не видели: на ней было море, и по его синим волнам плыл белый теплоход с надписью «Грузия» на борту.
Ребята обступили Кадыркула.
Сначала он вынул из конверта несколько фотографий. На одной из них Болатбек был изображен вместе с Уразом Джандосовым, председателем Алма-Атинского облисполкома. Они стояли рядом в зеленом городском саду, оба улыбались, и на груди у Болатбека сверкал новенький значок — «15 лет Казахстана». Его наградили за то, что он помогал старшим воевать с теми, кто мешал строить и укреплять колхозы, за то, что сам, как взрослый, работал на ферме и организовал первую в республике бригаду юных животноводов.
Еще в конверте были открытки с видами Москвы — Кремль, Красная площадь, Москва-река…
Ребята были так поражены, что даже некоторое время молчали. Еще бы! Тот самый Болатбек, с которым они бегали по школьному двору, играли в ассыки, сидели за одной партой, тот самый Болатбек запросто ходит по Москве, по Красной площади…
Кадыркул начал читать.
« Здравствуй, Кадыркул!
Пишу тебе это письмо из «Артека». Наш лагерь стоит на берегу Черного моря. А песок здесь желтый-желтый. Море иногда бывает ровное, как степь, а иногда забурлит, и волны тогда похожи на травы у нас на джейляу или даже на горы.
Я здесь уже двенадцать дней, а перед этим был в Алма-Ате и в Москве. На слете в Алма-Ате Ураз Джандосов сказал, что в будущем году у нас в ауле обязательно будет новая школа. Так и просил всем передать…
Потом мы на поезде поехали в Москву. Поезд шел целых шесть дней, и все шесть дней мы смотрели в окно. Ох и здорово мелькают телеграфные столбы! Какой это большой город, какие дома высокие! Мы катались по Москве-реке на пароходе, были в Паркс культуры и отдыха, в зоологическом саду, ездили под землей по железной дороге. Она «метро» называется.
В «Артек» мы тоже ехали долго. Рядом с лагерем есть Медведь-гора, она прямо в море уходит, а еще в море стоит скала Шаляпина. Это такой знаменитый певец русский, он здесь тоже отдыхал и на этой скало пел песни. Прямо как Аня Хохлина… А завтра мы пойдем на экскурсию — будем ходить по тем местам, где ходил А. С. Пушкин, он тоже сюда приезжал.