Другие судили о Каражане так:
«Э, ведь он тоже человек, тоже под небом ходит.
У него тоже семья есть. Вернулся же все-таки в родные края, не забыл свою землю, родственников. Чего же вы от него хотите?»
А третьи рассуждали примерно как та женщина, чьи слова слышал Болатбек только что возле родника. И таких было тоже немало.
…Впервые Болатбек увидел Каражана на джейляу. Это случилось к концу лета, когда сюда перебрались еще несколько семей из другого аула и поставили своя юрты.
Каражан ему сразу не понравился: показался недобрым, заносчивым, и Болатбек никак не мог понять, почему к нему с таким почтением относятся многие люди.
Как-то ранним утром Болатбек услыхал, как бабушка Аккыз в сердцах проговорила, войдя в юрту:
— Негодный человек! Да отвратится от него милость Аллаха! А еще его слугой называется… Не жалеет совсем мальчонку… Замучил бедного…
— Ты о ком, бабушка? — спросил Болатбек спросонок. Воркотня Аккыз разбудила его, но вставать еще не хотелось, так приятно было лежать на мягкой подстилке, ловя сквозь полузакрытые веки первые, еще несмелые лучи солнца. — Кого ты ругаешь?
— Никого. Не стоит он даже слов… Спи, Болат… — И бабушка Аккыз опять вышла, чтобы растопить наружный очаг.
Но Болатбеку уже расхотелось спать, он вскочил с постели и пошел вслед за бабушкой.
Солнце еще опиралось на горы, оно только-только начинало свой путь по небу, его розовый свет обволакивал зубчатые скалы и растекался дальше, ниже, пробираясь во все лощины и ущелья. Скоро оно оторвется от гор, повиснет в небе раскаленным шаром, и его резкие, беспощадные лучи высветят каждую травинку, каждый камешек под ногами.
Как красиво, хотя и повторяется это почти каждый день… Но у Болатбека не было ни времени, ни желания любоваться красотой: то, что он увидел и услышал, больно кольнуло его душу, словно происходило с ним самим.
По мягкому зеленому ковру луга, спотыкаясь, бежал босой, оборванный мальчишка, по виду ровесник Болатбека. Бежал он не по прямой, а петляя — пригибаясь, увертываясь. Нет, он не игру себе такую придумал в это раннее утро — он убегал, увертывался от преследования. За ним гнался разъяренный высокий мужчина с камчой в руке. Временами он настигал мальчика, и тогда плеть с силой опускалась на его спину.
— Баранья голова! Шелудивый пес! — кричал мужчина. — Не смей убегать от меня! Ты должен получить сполна!.. Попробуй еще хоть раз не досчитаться одной овцы, я с тебя шкуру сдеру! Сын шакала!
— Не надо, ага, не бейте!.. — всхлипывал мальчик. — Я ведь на минуту заснул… Овца нашлась… Ой, больно!
— Если б не нашлась, я с тобой по-другому бы говорил!.. Иди занимайся делом…
Мужчина повернулся и зашагал к своей юрте. Это и был Каражан.
Утирая слезы, мальчик побрел вниз по склону. Тонкая рваная рубашка прилипла к спине.
Бабушка Аккыз высыпала из таза кизяк возле летнего очага. Вздохнув, она сказала:
— Видишь, Болат? Нелегко быть сиротой. Кто хочет, обидеть может, и заступиться некому.
— У меня тоже нет родителей, — сказал Болатбек. — Но меня ведь никто не бьет.
— Иншалла, у тебя есть сестра, брат. Мы с дедушкой… Ты не один под этим небом.
— А кто этот мальчишка? Батрак Каражана?
— Батраков сейчас нет. Он его племянник. Кадыркул зовут…
— Я бы никогда не дался, — сказал Болатбек. — Попробовал бы он… я…
— Какие слова ты говоришь? Он старший. Что тут можно поделать? Если Аллах сотворит человека плохим или злым, ничего уже не переменить.
— Пускай старший, — упрямо повторил Болатбек, — не должен он так… я ему скажу…
— Замолчи! — прикрикнула Аккыз. — Аллах тебя накажет за такие слова… Не нам вмешиваться в то, что не нами установлено…
Болатбек не стал спорить с бабушкой, но чувствовал, что не может смириться. Пусть удары падают не на него, он ощущал их на своей спине. Несчастный, покорный вид Кадыркула не давал ему покоя, в ушах звучали его жалобные вопли.
— …На, попей! — бабушка Аккыз протянула ему чашку с кислым молоком.
Она уже разожгла огонь в очаге, и в чугунке, подвешенном к треноге, булькало свежее молоко — готовился суп под названием «кора коже».
Выждав время, когда бабушка перестала возиться возле очага и скрылась в юрте, Болатбек решительно направился к Каражану. Тот сидел на корточках около своего жилища и возился со сбруей.
От волнения Болатбек даже не произнес принятые слова приветствия, а сразу выпалил то, что так готовился сказать:
— Ага, почему вы бьете Кадыркула? Нехорошо…
Каражан поднял голову и недоуменно посмотрел на мальчика.
— А… Это ты, Болатбек… Сосед… С чем пожаловал? Почему «салам алейкум» не говоришь, как добрый казах?
— Зачем вы бьете Кадыркула, ага? — снова сказал Болатбек. — Не смейте его бить!
— Что?.. Ты… Мне…
Больше Каражан не смог ничего выговорить: слова застряли в горле… Да что же это такое? Не перевернулся ли свет вверх дном?! Какой-то мальчишка осмелился требовать ответа у него, у Каражана! Аллах всемогущий! Как ты допустил это?!
Избить его сейчас, исхлестать до полусмерти! Бросить вон на те камни, пусть валяется, как падаль!..
Каражан вскочил, отбросил в сторону сбрую, рука потянулась за камчой… Но вовремя спохватился: не те времена пошли, будь они неладны! Этот щенок, наверное, в школу ходит, в этих… как их… в пионерах состоит. Нажалуется там своим… начальникам всяким… потом… Нет, храни нас Аллах от всего этого… Хватит с меня… Хлебнул уже…
И он сказал сдавленным от бешеной злости, но ехидно-ласковым голосом:
— Э, миленький, ты в чужие дела не мешайся. Молод еще у старших ответа спрашивать… Как-нибудь сами в своих делах разберемся… Иди-ка лучше в ассыки [12]поиграй…
— Я не хочу играть!
— Не хочешь, не надо… А к нам сюда не ходи. Ничего здесь не найдешь. Пока ищешь верблюда, коня потеряешь, как говорили наши старики… Он тебе жаловался на меня, что ли?
— Никто мне не жаловался. Я сам… видел…
— Глаза даны, чтобы видеть. Уши, чтобы слышать. А язык, чтоб молчать, когда не спрашивают.
— А вы не бейте его!
— Опять за свое! Не то говоришь, мальчик… Мое это дело. Захочу — убью его… Живьем в землю закопаю. Перед тобой я не ответчик. Не тебе меня учить… Убирайся!
Каражан шагнул к Болатбеку.
— Я уйду, Каражан-ага… уйду… только вы не трогайте Кадыркула…
— Вон отсюда! — заорал Каражан.
И Болатбек ушел. Больше ему сказать было нечего: он ведь и сам толком не знал, чем и как может помочь Кадыркулу.
7
Болатбек поднимался по травянистому склону, уже начинавшему желтеть. На сегодня он отработал свое, и дед отпустил его, только велел далеко не ходить.
За поворотом тропы, вблизи зарослей лоха, Болатбек чуть не наткнулся на лежащего мальчишку. Невелик ростом, босой, на грязных ступнях запеклась кровь, засаленный полосатый чапан весь изодран.
«Кто это?… Спит?.. А может, умер?.. Нет, дышит…»
Он присел на корточки, заглянул в лицо спящему и сразу узнал Кадыркула.
— Уа! Кадыркул, — позвал Болатбек. — Проснись!
Тот не пошевелился, только застонал во сне.
«Уж не болен ли? Зубами скрипит… Дергается…»
Болатбек тряхнул Кадыркула за плечо.
— Вставай! Что с тобой?
— А?.. Чего?.. Где они?! — Кадыркул вскочил на ноги, вид у него был растерянный, глаза испуганно блуждали по сторонам.
— Ты что? — спросил Болатбек. — Кого ищешь?
— Пропал я! — выкрикнул Кадыркул и заплакал. — Убьет он меня теперь! Убьет…