— Мало того, что мы перепачкали свои куртки в разном дерьме…
— Моим доспехам — ответил Мечта, — ничего не страшно.
— Ну хорошо. Ладно, — пробурчал Трембл, — Но ты все-таки не ответил на мой вопрос.
— Если Фрэнк Хейд — это и есть Болеутолитель, — монотонно произнес Американская Мечта, почесывая руку под правым браслетом, — а мы оба уверены, что это так, судя по сообщению лейтенанта Дейвса, тогда он должен бояться женщин…
— Звучит довольно-таки банально, тебе не кажется?
— Все наше существование довольно-таки банально, Вик, ответил Мечта, что прозвучало мудро и в то же время туманно. Они продолжали прохаживаться по грязному талому снегу. — Посуди сам: все жертвы, начиная с ноября, были мужчинами, за исключением Вильмы Джерриксон.
— Она могла для него выступить в качестве образа матери, — допустил Трембл.
— Возможно, хотя мне представляется более подходящим образ Девы Марии.
— О, перестань, — хмыкнул Трембл, — Ей было семьдесят лет. Если ты думаешь, что она — девственница, то, как поется в одной старой песне, считай, что мне принадлежит океанское побережье в Аризоне.
— Ты же видел статью в «Лайфе» о пожаре в католической школе, где он учился в детстве, — Американская Мечта посмотрел в небо, как будто мог разглядеть там образ св. Витта, полыхающий в разрывах между облаками. — Я только хочу сказать, что все это для него связано с религиозными представлениями.
— Но ты же слышал, что сказал этот полицейский, Рицци, — возразил Трембл. — Он сказал, валяйте, теперь можно болтать всякую чушь.
Когда они миновали Грилли-корт, ветер сменил направление, и до них донеслись звуки панк-рока из ближайшего бара. Все, что нас окружает, подумал Трембл, даже крыса, грызущая объедки, вытаращив глаза в пустой надежде, все стремится к движению. Точнее, все надеется на постоянное изменение. Он часто думал о служащих, наполнявших по утрам Луп, о банкирах и секретаршах, как о нейтрино, несущихся в ускорителе.
Да, все движется вперед с головокружительной скоростью. Все, кроме их усилий по обнаружению человека, который убил Майка Серфера. Попытки найти Болеутолителя ничего не дали. Они топчутся на месте. Он снова посмотрел на кучу мусора из остатков рождественского празднества, отметив про себя, что в этом году праздник для него остался незамеченным.
Чикаго, к своему стыду, все-таки любил один тип маньяка-убийцы, того, чьими жертвами становились гомики или калеки. Как заскучает Чикаго, когда Болеутолителя, наконец, поймают. Город с широкими плечами, — назвал его Чарльз Сэндберг в сороковых годах. Трембл называл теперь: город, изнемогающий от болей в мышцах спины.
— Ну, так почему же, черт возьми, он должен оказаться там, куда мы идем? А, кстати, куда это мы направляемся?
— Мы уже почти пришли, вон тот дом на Мохаук-стрит. К проститутке.
— Ты что, шутишь? — остановился Трембл. — И ты точно знаешь, к какой именно он направится!
Американская Мечта повернулся к Тремблу, его рот под маской был похож на тонкую щель.
— Для каждого найдется тот, кто ему нужен, — произнес он многозначительно и объяснил. — Ее называют «Доброй Ночи», и она тоже калека. А кроме того, она — самая высокооплачиваемая проститутка в этом районе, — он кивком головы показал Тремблу, куда надо свернуть.
— Ты хочешь сказать, что она самая дорогостоящая шлюха, и при этом калека?
— Именно так, Вик.
Они оказались у лестницы, ведущей наверх, на конце дорожки, огороженной металлическими стойками с деревянными перилами, но Трембл подумал, что эти ступени ведут к еще одному аду.
Наконец, Американская Мечта объявил, глядя в темноту:
— Ну вот, мы и пришли.
Мохаук-стрит располагалась на вершине холма. Отсюда Трембл взглянул сверху на огни города, на автомобильные фары. В своих худших мечтах он желал иметь тело, которое позволило бы ему водить машину или ласкать в этой машине женщину, без всяких мышечных судорог.
«Доброй Ночи», как объяснил Американская Мечта, была женщиной с разумом младенца, которая не произносила ни слова, а лишь мяукала в нужные моменты. Ее Мама Томей брала с клиентов до пяти тысяч долларов за «последнюю ночь». Самые состоятельные садисты Чикаго приходили в эту обшарпанную двухкомнатную квартирку, чтобы замучить до полусмерти эту проститутку ради своего и ее оргазма. Каждая ночь для безмозглой калеки могла стать действительно последней. Мама Томей принимала оплату наличными и чеками. Значительная часть денег шла на залечивание последствий «бизнеса» ее дочери.