Тронулись.
Вот по этой же дороге не далее как вчера Зырянов ехал с Томазом и проглядел все-таки «хвост». Когда, как? Двоих пьяниц в переулке он засек, больше ни сзади, ни спереди никого не было, тут можно голову на отсечение дать! Не было! И потом…
— Вот здесь останови.
Покупателей у Машиной палатки не было, но он все же решил подойти сразу с тылу, со стороны знакомого уже дворика, заставленного тарными ящиками. Постучался. Она открыла дверь, побледнела, расширенными глазами уставилась на него.
— Не пугайся, все нормально.
Маша молчала, кусая губы.
— Ты можешь сейчас поехать со мной?
— Куда?
— Господи, да чего же ты дрожишь так? Я же живой, и это главное.
— Куда ехать? — Маша потихоньку направилась к двери.
— К тебе нельзя?
— Можно, — ответила она скороговоркой. — Только я сейчас сбегаю предупрежу, что ухожу. Тут рядом…
— Конечно, конечно. Только не задерживайся нигде, машина ждет.
Маша выбежала, а Женька опять подумал о Томазе. Как же торгаш вычислил его? Нет, «хвост» исключается. «Хвост» мог бы узнать лишь то, в какой подъезд вошел Зырянов, и все. Свет в прихожей горел, Женька, как только порог переступил, сразу к телефону бросился Маше звонить. Ни в зале, ни на кухне лампы не включал, так что по освещенным окнам вычислить снизу его тоже не могли…
А вычислили. Узнали, что он остановился в квартире Макарова… Нет, о командире он Томазу ничего не говорил, фамилии не называл. И вообще, никому, кроме ментов в метро, вот в этом самом, которое рядышком, даже не заикался, где в Москве остановится. Но менты не знают ни адреса, ни телефона. И выходит, что ни одна живая душа, кроме Маши, конечно…
Стоп!
Кроме Маши…
Она знала и то, что он поехал к Шунту!
Женька тихо открыл дверь, выглянул из-за ящиков в ту сторону, в которую удалилась продавщица.
Маша стояла у выхода из метро, а к торговой палатке шагал, расстегивая на ходу кобуру, пожилой старший лейтенант Алексей Алексеевич.
«Итак, вот, подруженька, почему ты была такой перепуганной, — сообразил Зырянов. — Ты думала, я все понял и пришел расквитаться с тобой. А я не понял, я дураком был. Что-то я все время в дураках тут хожу».
Женька проскользнул меж ящиками, поспешил к дороге под их прикрытием, сел в машину к Володе:
— Гони!
— Куда?
— Сейчас — куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Проехали с километр, и Женька стал соображать, где лучше повернуть, чтобы проехать к дому Макарова. Но потом он принял иное решение. Нельзя туда ехать. Квартиру командира он и так засветил, о ней теперь узнают и менты… Выродки!
Там, в Чечне, он называл московских омоновцев братанами, он и сейчас готов за них последнюю руку положить, но эти…
Разыскать бы сейчас тех, с кем вместе лазили в горах! В принципе, это нетрудно, но не хочется их в такую кашу втягивать…
— Останови тут, что ли, — попросил он.
Володя притормозил у тротуара, спросил:
— А почему «что ли»?
— Потому что все равно, где выходить.
— Податься некуда, да?
Зырянов промолчал.
— Слушай, — сказал водитель. — У меня бабушка в деревне, классная старушка такая, и всего полчаса езды от кольцевой дороги. Поедем, отлежишься там, а? Я тебе денег дам на мелкие расходы…
— Деньги у меня есть. Спасибо, брат!..
Глава 11
Лес был лиственный, светлый, опавшая листва уже чуть подгнила в теплые дни и пахла йодом. Грибов было много, но одни уже почернели от старости, другие, попадавшиеся Макарову, почему-то оказывались несъедобными и даже ядовитыми, по утверждению Леси. Но настроения ему это ни капли не портило.
Да и до лампочки ему были всякие сыроежки и подберезовики! Он почти не выпускал из рук Олежку. Паренек оказался чересчур серьезным и рассудительным. Говорил он крайне мало, недоверчиво, по-взрослому прищуривая глаза.
— Ты правда мой папа?
— Правда, сынок, правда.
Макаров попытался было покрепче прижать сына к груди, но тот выгибался упругой лозой, уходя от объятий.
— А война совсем закончилась?
— Для кого как.
Мальчика этот ответ не устроил, он не понял его:
— Что ли, не закончилась?
— Закончилась, Олежка.
Тот немного помолчал, потом заключил:
— Тогда ты правда мой папа.
Макаров даже остановился, пытаясь вникнуть в детскую логику.
— С чего ты решил?
— Мама говорила, что ты вернешься, когда закончится война и если тебя там не убьют.