— Куда столько? — удивился Макаров.
— А мы с Олежкой твоим играть будем, вдвоем. Какие еще на сегодня вводные, командир?
— Пассивный отдых перед завтрашней дорогой. В ванной попаримся, телевизор посмотрим, газеты почитаем…
— Водочки попьем!
— Не без этого. И пораньше ляжем спать. В семь утра надо уже быть на Киевском вокзале.
Газет Женька так и не почитал. Перекусив на скорую руку, принялся крутить телефонный диск.
— Алла, чувствую, что я еще часа на два нуждаюсь в постельном режиме… Нет, лучше без уколов, но если ты настаиваешь…
Положил на аппарат трубку, взглянул на Макарова, потирая шею:
— Олег Иванович, я отлучусь на вечерок, а?
— Тут я тебе не командир, Женя.
Он сказал только это, не задал никаких вопросов, но Зырянов решил раскрыться сам:
— Понимаешь, Олег Иванович, мы с тобой еще наговоримся, и тут, и в деревне, а вот с женщиной… Я же только руку потерял, а не чего-нибудь другое. Домой вернусь — там с бабами напряженка: село есть село. Ты не ругай меня, ладно?
— Только не задерживайся, подъем ранний будет, чтоб на первый автобус успеть.
— В десять вечера буду сидеть уже вот на этом стуле. — Он помолчал, потом добавил: — Знаешь, она постарше меня, красивая и не врет вроде. О чем думает, то и говорит. Ты встречал таких женщин?
— А ты?
— Что я? У меня еще жизненного опыта в этом деле маловато. Вот пойду его набираться.
— Почему ты все время пытаешься спрятать от меня правую руку? Ну что ты ее в простыню зарываешь? Там кожа должна дышать, понимаешь?
Женька присел на кровати, повернувшись к лежащей Алле все же левым боком.
— Я думаю, тебе неприятно смотреть на это…
— Господи, вот уж не думала, что ты можешь комплексовать. Мне казалось, что офицеры этой болезнью не страдают.
— Я уже не офицер.
Алла легко соскочила с кровати, подняла с ковра свою одежду, начала одеваться.
— В плане секса ты офицер, и еще какой!.. А насчет «приятно-неприятно»… Дня через два ко мне приезжает один из тех, чьи бритвы в ванной лежат, Марк Геннадьевич. Так вот, как только он порог квартиры переступает, я его посылаю сразу под душ. От него потом за километр разит. И я ему об этом прямо говорю. «Доплачивайте, — говорю, — за вредность». И он духи покупает и только смеется на мои слова. А ты… Женя, у тебя боевая рана, а это совсем не уродство.
Уже в трусиках, бюстгальтере она вопросительно взглянула на Зырянова:
— Так, какая у нас дальнейшая программа? Идем на кухню готовить ужин? Тогда я халатик надеваю. А если хочешь прогуляться…
Женька щелкнул по циферблату:
— Мне бежать надо.
— Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.
В лифте она спросила:
— Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?
Зырянов кисло улыбнулся:
— Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?
Алла весело засмеялась:
— Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.
В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.
— Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.
— Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…
Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.
— Она? — спросил чей-то голос.
— Она. Барсукова.
Первый голос продолжил:
— Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.
— Ты их знаешь? — тихо спросил Аллу Зырянов.
Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:
— Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?
— Новак, — раздался голос третьего, справа от Женьки. — Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!
— Попридержи язык, — недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. — Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.