Три раза подряд укладывали его в колыбель. Три раза подряд приходилось брать его оттуда.
Капитан Соммерив ушел за час до рассвета, отчаянно ругаясь.
Чтобы успокоить его нетерпение, Матильда обещала, что этим вечером примет его опять.
Он явился, как и накануне, но только еще более нетерпеливый и пылкий, доведенный ожиданием до неистовства.
На этот раз он осторожно положил саблю на ручки кресел, снял сапоги, как вор, и говорил так тихо, что Матильда его почти не слышала. И он был уже на пороге счастья, полного счастья, как вдруг что-то затрещало — то ли пол, то ли какая-то мебель, может быть, кровать. Раздался сухой хруст, словно надломилась какая-то подпорка, и тотчас же в ответ послышался крик, сперва слабый, затем пронзительный. Андре проснулся.
Он визжал, как лисица. Если бы так продолжалась дальше, он поднял бы на ноги весь дом.
Мать в отчаянии кинулась за ним. Капитан не вставал. Он кипел яростью. Он тихонько протянул руку, захватил двумя пальцами кусочек ребячьего тельца — не то ляжку, но то задик — и ущипнул. Малыш заливался, вопя изо всех сил. Тогда капитан, выйдя из себя, принялся щипать его все сильней и неистовей. Он быстро схватывал складку кожицы, яростно стискивал и скручивал ее, затем отпускал, чтобы ущипнуть в другом месте, а затем дальше и дальше.
Ребенок кричал, как курица, которую режут, визжал, как собака, которую стегают. Безутешная мать целовала его, ласкала, пыталась успокоить, заглушить его крики поцелуями. Но Андре весь полиловел, словно с ним начинались судороги, и дрыгал ножками и ручонками самым отчаянным и жалобным образом.
Капитан сказал ласковым голосом:
— Попробуйте положить его в колыбель, может быть, он успокоится.
И Матильда отправилась в соседнюю комнату, неся ребенка на руках.
Как только его взяли из материнской постели, он немного поутих, а очутившись в колыбели, совсем замолк, изредка слегка всхлипывая.
Остаток ночи прошел спокойно, и капитан был счастлив.
На следующую ночь он пришел снова. Как только он заговорил довольно громко, Андре опять проснулся и поднял визг. Мать поспешила его принести, но капитан так умело, так сильно и так долго щипал его, что малыш задохся, закатил глаза, и на губах его выступила пена.
Его положили обратно в колыбель. Он немедленно успокоился.
На четвертую ночь Андре уже больше не плакал, боясь попасть в материнскую постель.
Нотариус вернулся в субботу вечером. Он снова занял свое место у очага и в супружеской спальне.
Утомленный с дороги, он рано улегся в постель; но, вернувшись к своему привычному укладу и тщательно выполнив, как порядочный и методичный человек, все свои обязанности, он вдруг удивился:
— Вот те на, Андре сегодня не плачет! Возьми его сюда, Матильда, я люблю ощущать его рядом с нами.
Жена вскочила, чтобы взять ребенка, но едва перепуганный малыш очутился в этой постели, где еще недавно он так любил засыпать, его всего свело, и он завопил столь неистово, что пришлось отнести его обратно в колыбель.
Мэтр Моро не мог опомниться:
— Что за странность! Что с ним сегодня? Или он так хочет спать?
Жена отвечала:
— Пока тебя не было, все время было так. Мне ни разу не удалось взять его к себе.
Проснувшись поутру, ребенок стал играть, смеясь и вскидывая ручонками.
Растроганный отец подбежал к нему, поцеловал свое детище и взял его на руки, чтобы отнести на супружеское ложе. Андре смеялся безмятежным смехом маленького существа, мысль которого еще дремлет. Но вдруг он заметил постель и в ней мать — и его счастливое личико сморщилось, исказилось, из горла понеслись неистовые вопли, и он стал отбиваться, как будто его пытали.
Удивленный отец пробормотал: «С ребенком что-то неладное» — и привычным движением приподнял его рубашонку.
Он так и ахнул. Икры, ляжки, поясница, весь зад малыша испещрены были синими пятнами величиной с целое су.
Мэтр Моро закричал:
— Матильда, посмотри, какой ужас!
Испуганная мать бросилась к ребенку. Каждое пятно было словно пересечено посередине лиловой чертой кровоподтека. Это были явные признаки какой-то ужасающей и необычайной болезни, чего-то вроде проказы, одного из тех причудливых недугов, когда кожа становится бугорчатой, как спина жабы, или чешуйчатой, как у крокодила.
Родители испуганно переглянулись: мэтр Моро воскликнул:
— Надо сходить за врачом!
Но Матильда, вся побледнев, пристально разглядывала сына, пятнистого, как леопард, и вдруг вскрикнула порывисто и необдуманно, как вскрикивают от возмущения и ужаса:
— О негодяй!..
Удивленный муж спросил:
— Что? О ком ты? Кто негодяй?
Покраснев до корней волос, она пролепетала:
— Нет... ничего... это... видишь ли... я догадываюсь... это... не надо звать доктора... это, конечно, негодяйка-кормилица... щиплет его, чтобы он замолчал, когда плачет.
Взбешенный нотариус послал за кормилицей и чуть не избил ее. Она упрямо отрицала свою вину, но ее выгнали.
О поведении ее сообщили в муниципалитет, и она уж больше не могла найти себе другое место.