Вересаев В
Болезнь Марины
B.ВЕРЕСАЕВ
БОЛЕЗНЬ МАРИНЫ
Оба они, и Марина и Темка, были перегружены работой. Учеба, общественная нагрузка; да еще нужно было подрабатывать к грошовым стипендиям. Часы с раннего утра до позднего вечера были плотно заполнены. Из аудитории в лабораторию, с заседания факультетской комиссии в бюро комсомольской ячейки. Дни проносились, как сны. И иногда совсем как будто исчезало ощущение, что ты - отдельно существующий, живой человек, что у тебя могут быть какието свои, особенные от других людей интересы.
И вдруг перед обоими встало свое, касающееся только их обоих, ни для кого больше не интересное, а для них - очень серьезное и важное.
В субботу, как всегда, Темка пришел из общежития ночевать к Марине. У нее по-особенному блестели глаза, она вдруг среди разговора задумывалась. А когда он обнял ее стан и хотел поцеловать в шею, Марина удержала его руку и сказала, пристально глядя впавшими глазами с темными под ними полосами:
- Темка! Дело верное. Я беременна.
Он быстро опустил руку, взглянул на нее.
- Да ну?!
- Верно. Была у доктора. Он тоже сказал.
Темка - большой, плотный, с большой головой - медленными шагами ходил по узкой комнате. Марина сумрачно следила за ним. А у него глубоко изнутри взмыла горячая, совсем неразумная радость, даже торжествование какое-то и гордость. Он так был потрясен, что ничего не мог говорить.. И так это для него было неожиданно, - эта глупая радость и торжество. Темка удивленно расхохотался, сел на постель рядом с Мариной, взял ее руку в широкие свои руки и сказал с веселым огорчением:
- Ну и ну!
Марина была рада, что он так хорошо отнесся к известию, - глубоко в душе и сама она радовалась случившемуся. Но веселее от этого не стало. Положение было очень запутанное. Она спросила:
- Что же теперь будем делать? Ты конкретно представляешь себе, что из всего этого получается?
- Да, да...
Но он это сказал рассеянно. Темка весь был в своей неожиданной, ему самому непонятной радости. Положил руку на ее еще девический тугой живот, нажал.
- Замечательно! Подумаешь: что-то там в тебе зреет, - твое и в то же время мое... Ха-ха-ха!
Он во все горло захохотал. Марина озлилась.
- Нужно о деле подумать, а он грохочет, как дурак. Заткнись, пожалуйста!
- А ужли ж самой тебе... не весело от этого?
- Куда те к черту весело! Только тошнит все время, - ох, как тошнит, и груди очень болят, и ты так противен, - пожалуйста, не трогай меня!
Марина резко оттолкнула его руку от своего тела.
Сегодня они ни о чем не могли столковаться, - слишком разные у них были настроения. Но вопрос был грозный, и нужно было его решать поскорее. Марина, преодолевая странное какое-то отвращение к Темке, условилась, что он зайдет через три дня, и они все обсудят.
Но, в сущности, - что обсуждать? Дело было совершенно ясно. Головою и Темка -понял это наутро, когда мысли трезвы:
нелепость, выход один только и есть.
А в глубине души была тревога перед тем, что хотели они сделать, и недоумение - неужели Марина унизит себя до того, что пойдет на это?
Через три дня долго говорили. Да, нужно решиться. Другого выхода нет. Марина с тоской заломила руки и сказала:
- Как все время тошнит! Ни о чем подумать не могу, что бы есть! А послезавтра зачет сдавать по органической химии!
Темка украдкой приглядывался, и была тайная боль, что она идет на это, да еще как-то так легко.
Раньше нужно было сдать два зачета, - по ним Марина много готовилась, и откладывать их было невозможно. Между тем рвоты были ужасны, об еде она думала с ужасом, голова не работала. А тут еще Темка. К нему она чувствовала самой ей непонятную, все возраставшую ненависть. А когда он пытался ее ласкать, Марину всю передергивало. И она сказала ему:
- Пожалуйста, приходи ко мне пореже. Ты мне определенно неприятен,
Женщина-врач исследовала Марину, расспросила об условиях ее жизни.
- Да-да... Обычная история. Как врач я, конечно, обязана вас всячески отговаривать, но если бы была на вашем месте, то сделала бы то же самое.
И дала ей ордер в родильный приют.
Через три дня Темка привез Марину обратно в ее комнату, Марина сильно побледнела, лицо спалось, глаза двигались медленно и постоянно останавливались. Но на Темку глядели с приветливою нежностью, - он уж думал, что никогда этого больше не будет. Марина лежала и ласково гладила его широкую, все еще как будто рабочую руку бывшего молотобойца.
Он спросил:
- Здорово было больно?
- Физически не так уж. Рвать зубы гораздо больнее. Но это такой ужас...
Она вся вздрогнула, крепко сжала его руку и прижалась к ней щекой. И молчала долго.
А вечером говорила:
- Это что-то страшное по своему цинизму. Вроде проституции. Мне теперь странно, как может идти на это женщина. Так же не могу это представить, как не могу себе представить, чтоб за деньги отдавать себя. Это всю душу может изломать, - все, что там со мною делали. На губы навсегда от этого должна лечь складка разврата, а в глазах застынут страдание и цинизм. Легальная бойня будущих людей. Не могу об этом больше думать.
Весь вечер был теплый и нежный. Марина отдыхала душою в любви и виноватой ласке, которою ее окружил Темка. Но все возвращалась мыслью к случившемуся. И уже когда потушили свет (Темка остался у нее ночевать, устроившись на полу), Марина сказала:
- Помнишь, осенью была статейка в "Красном студенчестве"? Она теперь все у меня в голове. Как это там? "Дни наши насыщены не запахом ландышей и полевых цветов, а запахом йода... Кто расскажет людям о нашей обыкновенной студенческой любви, распинаемой на голгофе гинекологического кресла?"
Ночью Темка слышал сквозь сон, как Марина тихо плакала.
Жизнь опять встала на обычные рельсы. Опять оба, - и Марина и Темка, закрутились в кипучей работе, где исчезали дни, опять аудитории сменялись лабораториями, бюро ячейки - факультетской комиссией. Во взаимных отношениях Марина и Темка стали осторожнее и опытнее. Случившееся неожиданное осложнение больше не повторялось.
Прошло года полтора. Оба подходили к окончанию курса.
Марина сдавала последние зачеты и готовилась взяться за дипломную работу. Перед Темкой тоже была дипломная работа, да еще три месяца производственной практики.
И в это-то время случилось однажды вот что.