А этот мерин приказал всех обдирать до последней нитки! Никому ни в город, ни в соседнее село спокойного проходу нет! Ну прямо стихийное бедствие какое-то! И ладно еще лошадь или корову отнимешь, не продашь, так сам сожрешь, но ведь стали и просто всякую дрянь собирать! Вяльцы, пряльцы, никому у нас не ведомые крупорушки! Этим хламом всю стоянку завалили, да еще паскудный козел на каждом шагу подкарауливает – боднуть норовит. А привязывать его нельзя, опечалится ценная животина!
Раньше-то мы спокойно жили, особо не дергались. Убытка от нас большого не было, и никому мы особо были не нужны. А теперь, за такие гадкие дела, того и гляди по нашу душу рать городских стражников явится или чья-нибудь болярская дружина нас ловить возьмется.
А вреднючего козла этот липовый Габриел вовсе обижать не велит, бережет гада. Толкует: «Козляша это мой оберег». У, гнида! – опять замахнулся атаман.
– Ой, не надо! – взвизгнули снизу.
– Шесть человек он нас вовсе ушли, не стерпели жизни такой, – завершил свой эмоциональный рассказ Деспот. – Эх, зарезать бы его гада на пару с козлом!
– Уймись, мне он живой нужен. Козла убиваю?
– Вали!
Я перевел свой убийственный взор на паскудное животное. Смерть настигла козла молниеносно. Он завалился на бок, прощально дрыгнул копытами, тихонько мекнул и издох.
– Пенко! – распорядился атаман. – Перережь ему глотку, покуда кровь не свернулась, – и страшноватый разбойник со шрамом через всю рожу сноровисто взялся за дело. – Ну ты силен, русич! Мне бы такое умение тоже сильно в жизни пригодилось. Ладно, забирай уцелевшего человечьего козла, и разойдемся миром.
Но все пошло по другому. Один из стоящих сзади башибузуков внезапно запрыгнул на нашего же коня, выхватил из ножен ржавый меч и понесся на Наину с Иваном. Он пригнулся к холке жеребца, и Наине было трудно поймать его убийственным взором. Ваня не сплоховал и успел обнажить свое оружие, но тяжеловато будет биться легонькой сабелькой против меча-полутораручника.
– Демир! – заорал Деспот. – Назад!
Но разбойник его не послушался, и его меч зазвенел о саблю Ивана. Теперь ударить Наине мешал еще и суженый. Зато Марфе никто не мешал, особенно мои неразумные команды. Она молниеносно проскользнула к месту схватки и, прыгнув снизу, сшибла с ног похищенного коня вместе со всадником. Прощальный хрип Демира, на горле которого стальным капканом сомкнулись могучие челюсти волкодава, оповестил всех нас о кончине этого неразумного бандюгана.
Мой запоздалый крик:
– Марфа! Фу! – уже не смог улучшить ситуацию.
– Фукай, не фукай, – сказал Деспот, – а этому придурку все одно конец пришел. Не больно-то и жалко, вечно он своевольничал, где надо и не надо в драку лез. Я бы его за поганый характер и сам давно прирезал, но братьям очень задушевный голос этого печенега нравился, разные песни уж больно хорошо пел, упросили пожалеть.
– А зачем же вы этого дурного степняка к себе в шайку взяли? – поинтересовался Богуслав. – Они народ дикий, живут от вас далеко.
– Да где там далеко! – опроверг эти речи Мясник. – Одному из главарей какого-то из их многочисленных племен кто-то из византийских императоров пожаловал земли здесь, в Болгарии. Печенеги теперь у нас в каждой бочке затычка. Работать они не любят, а вот пограбить, повоевать, в этих делах им равных нету!
Да, сильная у тебя собачка. Страшная такая собачка! В общем, давай расставаться. Мы сейчас с этим поганцем Габриелом-Людмилом попрощаемся, и убирайтесь на все четыре стороны!
– Только не калечьте! – строго приказал я.
– Вот никакой с тобой радости от жизни нету! – горестно покачал головой атаман. – Последнего удовольствия моих мужичков лишаешь! И эх! – Потом рявкнул: – Слышали, братья?
Дружное да было ему ответом.
– Все поняли? Поубивают вас эти злые русичи за милую душу!
Народ осознал.
– Да, Деспот! Конечно, Мясник!
А вот она и кличка атамана. Значит Деспот, это все-таки имя.
А Мясник продолжал:
– Погладить на прощание можно! Калечить ни-ни! Мне каждый из вас живым нужен! – Тут он как-то зловеще усмехнулся и прибавил: – потом с кем-нибудь другим позабавимся…
Разбойники махом сгрудились в кучу вокруг вожака и усиленно взялись прощаться с бывшим Габриелом. Больше всех горячился горбун, который аж подпрыгивал от возбуждения и кричал:
– А вот я! А дайте мне! Ну хоть укушу!
Кусаться ему, по-видимому, все-таки не позволили, и на всякий случай даже отобрали топор.