– Что же ты всего к пятидесяти годам этак изогнулся и заморщинился-то весь? – недоумевал хлопец. – Наши оба боярина тебя на десять лет старше, и обоим хоть бы хны! Мастер только что на молодухе женился, Богуслава сейчас женить едем, вроде бы и ты в эти годы еще орлом должен глядеться, а уже скукожился весь. Непорядок!
– У вас на Руси, наверное, земля здоровее и погоды получше наших стоят, – предположил представитель солнечной Болгарии.
– Где уж там! – отверг его домыслы Ванюша, – высунулся бы ты у нас из избы на сильный мороз, вот там бы тебя враз всего перекорежило и свело. Может ты хворый какой?
– Нету здоровья, – подтвердил Стоян. – Почти каждое утро всего ломает.
Да уж, дружочек, а с перепою иначе и не бывает.
А болезненный уже слагал свою сагу о жизни полной горести, лишений и женского коварства дальше.
– Попытался и я подобрать женщину себе по сердцу, чтобы было с кем последние годы коротать, завел тут одну вдову, привел в свой скромный дом, в наследство мне после родителей доставшийся, прожила она ровно три дня, и заявляет мне: я так жить больше несогласная! Еды в доме нет, денег нет, ты каждый день пьяный, а я тебя корми, обстирывай, да дом убирай? Шел бы ты лесом! Повернулась и сама ушла. Я ей вслед: Ванилка! Ванилка! Вернись! Да где уж там…
– Ну чего от бабы с таким именем можно ожидать? – икнул и вынес свое компетентное резюме Ваня, под шумок залудивший почти стаканюгу Богуславовой ракии, – кроме вони – ни-че-го! Ладно, наплюй и сказывай про вашего Филиппа!
– Филипп, он был совсем не наш, а греческий царь, точнее македонский. Придя к власти в Македонии, он за короткий период времени сколотил из рыхлого воинства, привыкшего воевать только в лучшую пору года, стальную армию, наводившую ужас на врагов всегда! Он создал и обкатал в постоянных сражениях знаменитую македонскую фалангу, значительно увеличил количество конницы, широко начал использовать осадные и метательные машины. Объединил разобщенную до него Грецию в мощное государство. Был очень коварен, и, если не удавалось взять какой-нибудь сильно укрепленный город приступом, просто подкупал тамошних знатных людей, стоявших у власти, и овладевал им хитростью. При этом говорил: «Осел, груженный золотом, возьмет любую крепость!»
Рассказчик оживился, распрямился, щеки налились румянцем, и даже как-то помолодел. Эх, кабы еще не пил! Увлеченный ведь историей человек.
– А как он правил? – поинтересовался Богуслав. – Не зверствовал над подданными? Не мучил ли пленных?
– Это нет. Был всегда добр и великодушен, судил подданных по справедливости и народ его любил. Стал чеканить золотые и серебряные монеты, особо охранять от лишних поборов купцов. Пленных и рабов зачастую отпускал на волю без всякого выкупа. Славился смелостью – за спины своих гетайров во время боя не прятался. Был трижды тяжело ранен в сражениях, прежде чем перестал соваться в самое пекло и доверил командование во время боя своим военоначальникам.
– А что же это были за тяжелые ранения? – ехидно спросил наш бывший воевода. – Поцарапанный вражьей стрелой пальчик-мизинчик?
От гнева у Стояна, видимо, аж перехватило дыхание. Обгаживать такого героя! Мыслимое ли дело! Но потом он раздышался, собрался с мыслями и отчеканил:
– Первая рана – потеря глаза от попадания в него стрелы, вторая – насквозь пробили бедро, и Филипп до конца жизни хромал, третья – перебили ключицу.
Все эти ранения были и в ту давнюю пору, и сейчас близки к смертельным, и Богуславу крыть было нечем. Скрепя сердце (ох как не любим мы признавать свои ошибки!), наш опытный воин пробурчал:
– Ну что тут скажешь, зримый герой…
А Стоян продолжил:
– До того, как стать царем, Филипп трижды выигрывал Олимпийские Игры в гонках на лошадях и на колесницах, а ведь в них участвовали лучшие из лучших, прибывшие со всех концов Греции!
– Лучшие из людей? Ик. Или из коней? Ик. – решил узнать уже изрядно опьянившийся Ванюшка.
– И те, и другие! – озлобленно заорал экскурсовод.
– Ладно, не горячись, – остудил его пыл Богуслав, – ну перепил мальчишка, с кем не бывает. Пошли, свалим его полежать в холодке до прихода Наины, пусть она ему сама правый суд устраивает, а мы устроимся в комнатке у Володи и спокойно побалакаем о том и о сем.
Все согласились, а Ваня на радостях уснул, привычно уронив голову в миску с остатками урюка. Я рассчитался с половым, не забыв и про щедрые чаевые (все-таки не заартачился, все махом приволок!), взял сушеные абрикосы, Богуслав взвалил на свое крепкое плечо ослабевшего товарища и потащил его к выходу, не спрашивая у меня помощи, Стоян прихватил ракию и портвейн вместе со стаканами, и мы дружно двинулись к намеченной цели.