Поклонник Бека все не унимался:
– Вы не влажный писатель, нет. Вы сухой писатель, да? У вас есть такое выражение, если я не ошибаюсь, в английском, сухой, жесткий?
– Более или менее.
– Я хочу вас переводить!
Это был отчаянный вопль приговоренного, ибо председатель хладнокровно поднял стакан на уровень глаз, и, как расстрельная команда, все остальные последовали его примеру. Моргая блеклыми ресницами, председатель вперился затуманенным взглядом во внезапно воцарившуюся тишину и заговорил по-болгарски.
Молодой толмач забормотал Беку на ухо:
– Теперь я хочу предложить, мм, очень короткий тост. Я знаю, он покажется вдвойне кратким нашему американскому гостю, который недавно имел удовольствие познакомиться с гостеприимством советских товарищей.
Тут, должно быть, крылась какая-то шутка, потому что все расхохотались.
– Но, если серьезно, позвольте мне сказать, что за последние годы в нашей стране мы встречали очень мало американцев, мм, таких же прогрессивных и сочувствующих нам, как мистер Бек. Надеемся за этот час узнать от него много интересного и, мм, социально значимого о литературе его необъятной страны, а мы, возможно, расскажем ему о нашей гордой литературе, о которой он знает, наверное, до обидного мало. Мм, и поскольку, как говорится, долгие ухаживания вредят женитьбе, разрешите мне, наконец, предложить выпить нашего бренди, сливовицы, мм, во-первых, за успех вашего визита, а во-вторых, за укрепление международного взаимопонимания.
– Спасибо, – сказал Бек и в знак благодарности осушил свой стакан, чего делать не следовало: остальные всего лишь пригубили свою выпивку и уставились на него. У него в желудке закрутилось лиловое жжение, и в крайнем отвращении к самому себе, к своей роли, ко всей этой надуманной и зряшной затее он сосредоточился на буром пятнышке на груше, столь демонстративно выставленной в вазе у него под носом.
Воняющий сыром остолоп с красными глазами подсластил тост:
– Для меня лично – великая честь встретиться с человеком, роман которого «Путешествие налегке» поистине придал американской прозе новое измерение.
– Книга была написана, – сказал Бек, – двенадцать лет назад.
– А с тех пор? – Какой-то неуклюжий усач приподнялся и разразился речью на английском. – Что вы написали с тех пор?
Этот вопрос часто задавали Беку в последние недели, и у него наготове был краткий ответ:
– Второй роман «Братец Свинтус», так Святой Бернард называл тело.
– Хорошо. Да, и?
– Сборник эссе и очерков «Когда святые маршируют».
– Это заглавие мне меньше нравится.
– Это первая строка известной негритянской песни.
– Мы знаем ее, – сказал другой человек, поменьше, с редкими и торчащими, как у зайца, зубами, и напел: «И я хочу быть в их числе, Господи».
– И последняя книга, – продолжил Бек, – длинный роман «Избранные», на которую я убил пять лет и которая никому не понравилась.
– Я читал отзывы, – сказал красноглазый. – А книгу нет. Здесь ее трудно достать.
– Я дам вам экземпляр, – произнес Бек.
От этого обещания будущий счастливый обладатель книги, как назло, не по чину заважничал, принялся заламывать рыжие от табака руки, раздулся и вознесся над всеми, посягая на место в кругу избранных, – толмач, почуяв опасность, принялся торопливо, словно оправдываясь, нашептывать на ухо Беку:
– Это тот, кто перевел на болгарский «Алису в Стране чудес».
– Замечательная книга, – сказал переводчик, сразу сдувшись, шаря по карманам в поисках сигареты. – Переносит тебя в новое измерение. Это просто необходимо. Мы живем в новом космосе.
Председатель заговорил по-болгарски, певуче и пространно. Беку никто не переводил. Человек профессорского вида, с шевелюрой, напоминавшей бледно-желтый парик, резко подался вперед.
– Скажите, правда ли, что, как я где-то читал, – на каждой фразе он присвистывал, словно ржавая машина, – Синклер Льюис рухнул под напором сэлинджеровской волны?
И пошло и поехало, здесь, как и в Киеве, Праге, Алма-Ате, – те же вопросы, более или менее предсказуемые, и его ответы, до ужаса знакомые ему к этому времени, механические, затертые, уклончивые, неискренние, боязливые. Отворилась дверь. Вошла светловолосая женщина в светлом пальто, без шляпки, немного запыхавшаяся от спешки; она излучала розоватое сияние, словно только что вышла из парной. Следом вошел секретарь, который, как показалось, своими кривыми руками заботливо раздвигает перед ней пространство. Она была представлена Беку как Вера по фамилии на «-ова», поэтесса, с которой он просил встречи. Больше никто из списка на телефонные звонки не ответил, объяснил секретарь.