Я напился кофе в кофейне и стал бесцельно глядеть в окно. Какой-то крестьянин переходил улицу и остановился в нерешительности перед большой лужей, преграждавшей ему путь. Опершись на посошок, он стал искать глазами, куда бы ступить; заметив камень посредине, он сначала потолкал его посошком, потом шагнул и поставил на него правую ногу; но только собрался перенести и левую — камень покачнулся, и крестьянин, резко наклонившись, потерял равновесие; тогда предательский камень совсем зашатался, и бедный дедушка Колю шлепнулся в лужу. Я узнал старика по кривой, которую описала его левая нога. Падение это сопровождалось громким смехом озорников, наблюдавших его из соседних лавок.
Человек — странное существо: сам не зная почему и без всякой пользы для себя, он всегда готов радоваться любому несчастью ближнего!
Дедушка Колю попытался встать, но вывихнутая нога подвела, и он, не успев выпрямиться, опять упал в лужу. Дружный хохот сопровождал и это событие. Дедушка Колю поглядел в сторону лавок и поднял глаза к небу. Не знаю, что думал в этот момент старик, но взгляд его, беру на себя смелость утверждать, выражал примерно такую мысль: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят…»
Пока я выходил из кофейни, дедушка Колю уже перебрался на другую сторону. С него ручьями стекали грязь и вода. Он попробовал почиститься, но тотчас убедился в бесполезности всяких попыток. Он только вытер правую руку о грудь рубахи и провел ладонью по лбу. Для того ли, чтобы грязь не заливала глаза или чтобы опомниться и прийти в себя, — не знаю. Когда я подошел, дедушка Колю держал в левой руке шапку и локтем правой старался стереть с нее грязь.
Я предложил старику зайти в лавку одного моего знакомого, — отдохнуть, немного успокоиться и, насколько возможно, почиститься. Но дедушка Колю отрицательно покачал головой и обычным своим тонким, дрожащим голосом промолвил:
— Не могу, сынок, ждут меня… Я и так опоздал. Дорога дальняя: всю ночь шел. Да будь еще ноги здоровые — туда-сюда, а то… знаешь ведь… насилу плетусь… Эх, пока жив человек, мучиться ему на роду написано… Видно, так уж там, наверху, решено… Все в воле божьей: как он сказал — так и будет. И кто знает? Может, мы грешные, для того и живем, чтоб грехи свои искупать!
На мой вопрос, куда он торопится, дедушка Колю кивнул куда-то в сторону и сказал:
— Туда, к судье. Велели спозаранку быть!.. И я хотел, да нет — только из сил выбился… Не мог скорей… Против бога не пойдешь… Правда? Как по-твоему?.. Эх, да и то сказать: ведь судья тоже человек и знает, небось, где Сврачево-то… Скажу ему, что всю ночь глаз не смыкал, все шел да шел… Увидит, что я хромой.
Потом дедушка Колю стал расспрашивать меня о судье:
— Каков человек? Знаешь ты его? Сердит он или милостив? Молодой или старый? Ежели старый, так мне не страшно: значит, знает толк в людях… Поймет, что такое старость и горе, сумеет черное от белого отличить!.. Как ни будь он горяч да суров, а все в сердце кротость таит… И сам, наверно, горе видал, коли до старости дожил. Так, авось, разберется, на чьей стороне правда!..
Я ничего не мог сообщить дедушке Колю, так как в то время не только не был знаком с мировым судьей, но даже не видал его. Дедушка Колю подвигал посошком, еще раз провел ладонью по глазам, кивнул мне на прощание и отправился в суд. Через некоторое время пошел туда и я, желая знать приговор.
Прежде чем рассказать о том, что там произошло, скажу несколько слов о самом судье.
Асен Гаджев Виловский был юноша лет восемнадцати, самое большее девятнадцати, высокий, худой, узкогрудый, с низким лбом, взлохмаченными волосами и длинным, бледным, испитым лицом, черноглазый, с полусонным взглядом — не то от бессонницы, не то от слишком веселой жизни; по крайней мере мне так казалось; но, может быть, я ошибался, так как он носил темно-синие очки. Одевался он по самой последней моде; костюм ловко облегал его фигуру, отличаясь при этом разнообразием оттенков: сюртук голубой, брюки пепельного цвета, обтянутые на коленях, жилет белый; штиблеты узкие, длинные. На лице ни малейших признаков растительности: под носом — ни единого волоса, щеки — гладкие. Мизинцы обеих рук оснащены длинными отточенными ногтями, слегка загнутыми на концах. Он часто кашлял глубоким грудным кашлем, все время отхаркиваясь. Темно-синие мешки под глазами придавали взгляду его еще более странное выражение..