Виловский был уроженец одного знаменитого в Болгарии города. Его исключили из третьего класса гимназии в связи с ученическим бунтом. Так как перед ним закрылись двери казенных гимназий, он уехал в Россию и поступил там в четвертый класс Н-ской гимназии, но перед самыми экзаменами гимназию бросил, с трудом перебрался в Галац и стал ждать денег, чтобы вернуться на родину и со свежими силами приступить там к плодотворной деятельности на пользу своему любимому народу. Если не считать русского акцента, синих очков да склонности к разврату, его знакомые не заметили, чтобы он за время своих странствий что-нибудь прибавил к тому багажу, с которым пустился в путь. Впрочем, это, может быть, все же не совсем так, поскольку он довольно долгое время давал заработок врачам и на квартиру к нему перекочевала из местной аптеки чуть не половина склянок с разными ртутными препаратами. Виловский — племянник одного из самых ярых представителей некоей политической партии Болгарии. Для дяди его были открыты двери самых высоких присутственных мест в столице. Стоило дяде, прибывшему в Софию в качестве депутата, зайти в Министерство юстиции, как племянник тотчас получил назначение на должность мирового судьи. Видно, самому министру бедному, пришлось пойти на то, чтобы назначить на эту должность неизвестного, лишь бы избавиться от неприятной перспективы бесконечных визитов депутата. Виловский сменил на этом посту одного старого работника, который перед войной около восемнадцати лет учительствовал, а после войны непрерывно служил по ведомству юстиции. Старик был уволен «в связи с переводом на другую должность», но, кажется, и он, и больная жена его, и старая мать, и семеро оборванных и голодных ребят ждут этого «перевода» до сих пор. Впрочем, это их дело. Главное — то, что, молодая, многообещающая сила, Виловский стал мировым судьей. Необходимо, однако, заметить, что ни сам Виловский, ни его дядя не были довольны этим назначением.
— Помилуйте, — говорил Виловский дяде, — разве я не могу быть отличным прокурором, председателем какого-нибудь окружного пли даже членом апелляционного суда?
И юноша был прав. Почему бы он не мог, если известно, что на этом свете нет ничего невозможного?!
Но как бы то ни было, хоть и недовольные, оба эти мужа сохраняли непоколебимую верность своим политическим убеждениям, продолжая и в дальнейшем оказывать могучую поддержку правительству. Даже больше: при смене власти они всякий раз становились ожесточенными врагами павших идолов, как требовали от них обоих политический такт и характер их политических убеждений.
Скажу также несколько слов о самой фамилии «Виловский». Корень ее достался ее носителю по наследству от отца, а окончание он прибавил сам согласно последней моде. Разве мы не рабы моды? Отец Виловского звался Гаджо Лучевым, но ему дали прозвище «Вила».
Прозвище это он получил от своих знакомых в связи с одним происшествием, случившимся между ним и одной молодой крестьянкой, убиравшей в качестве батрачки сено у него на лугу. Бай Гаджо был натурой увлекающейся; желая дать хорошенькой крестьянке наглядное доказательство своего расположения и совершенной преданности путем непосредственного прикосновения, он нежданно-негаданно получил от этой неблагоразумной особы отпор: она завертела вокруг себя вилами, которые держала в руках. С тех пор бай Гаджо и получил свое изящное прозвище, так удачно перенесенное его достойным сыном, уже в виде фамилии, на все гаджево потомство.
Только мать Виловского, тетушка Бона, всегда морщилась от этой облагороженной ее сыном фамилии и кидала косой взгляд на бай Гаджо всякий раз, как получала от милого дитятки письмо с подписью столь благородного происхождения.
Виловский отправлял должность мирового судьи в упомянутом окружном городе уже несколько месяцев. За это время он успел приобрести популярность среди местного населения как в сфере общественной жизни, так и в сфере судебной практики. В обществе он прославился тем, что, во-первых, широко покровительствовал всем местным шантанным певичкам, число которых благодаря этому значительно возросло; во-вторых, создал и укрепил политическую партию, к которой сам принадлежал; в третьих, помимо того, что наделал много долгов, дал пример весьма либерального отношения к понятиям «твое» и «мое». Что же касается его популярности в сфере судебной практики, то я приведу один только факт, о котором до сих пор рассказывают в этом городе.