Полусонный голос судьи заставил присутствующих очнуться. В зале воцарилась тишина. Судья приступил к разбору дела.
— Мельник Колю кто здесь?
— Я, — откликнулся дедушка Колю и сделал полукруг левой ногой, чтобы подойти поближе.
— Как тебя зовут?
Дедушка Колю раскрыл рот в недоумении.
— Как тебя зовут?
— Меня?
— Кого же еще?.. Ведь я тебя спрашиваю…
— Да Колю зовут, господин. Ты же сам меня по имени назвал.
— Фамилия твоя?
— Спасибо, здорова, господин. Известно: жена, ребятишки… Голодненько живем, конечно, да бог милостив… А у тебя, господин, тоже хозяйка есть? И деток господь послал? И все в добром здоровье?
— Отца, отца твоего как звать?
— А-а, так, так, понял. Пене звали его, господин.
— Значит, ты Колю Пенев?
— И прежде Колю Пеневым звали, и теперь так зовут. Да тебе видней, господин. Ты лучше знаешь, что к чему.
— Сколько лет?
— Эх, господин, почем я знаю?.. Когда их было считать-то, годы эти!.. Погляди на меня, да пиши… Тетушка Митра говорит, что я родился в черный вторник, когда было большое половодье и наши на гору уходили, чтобы не утонуть… Да разве я помню, сколько с тех пор прошло?.. Может, пятьдесят, может, шестьдесят, а может, и побольше!..
— Женат?
— Женился, женился я, господин. Что поделаешь?.. И плевелам плодится надо… Не будь нас, бедняков, райи, кому бы на этом свете в довольстве жить довелось?.. Ведь мы и на помещиков, и на чорбаджиев, и на попов, и на архиереев, и на царскую власть — на всех работаем… Правда, как говорится, «бедность — злая неволя», да уж, видно, так написано, так тому и быть… Вот оно что…
— Дети есть?
— Есть, господин, есть… Дал господь…
— Какого ты вероисповедания?
Дедушка Колю в ответ — ни слова. Он недоуменно поднял глаза на судью, но не прочел у него на лице ничего, что помогло бы понять смысл вопроса: взгляд старика не смог проникнуть сквозь синие очки судьи. Озадаченный, не зная, что делать дальше, дедушка Колю машинально почесал у себя в затылке.
— А? — переспросил судья.
— Мне невдомек, господин… о чем ты спрашиваешь-то?
— Вера твоя какая?
Этот вопрос возмутил дедушку Колю. Он почувствовал глубокую обиду. На лбу у него снова выступили крупные капли пота, и он вытянул рукав рубахи, чтобы их отереть. «Нешто у меня такой вид, что судья не знает, какой я веры?» — подумал дедушка Колю. Положив руку на свою бритую голову, он гордо промолвил:
— Эх, господин, ты не гляди, что я, как турок, обрит… Мы это… ну, знаешь… от зверья… Чтоб не завелось чего… А только, понимаешь, болгары мы… нашей веры…
К несчастью Дедушки Колю, сврачевский поп нашел именно этот момент самым удобным для того, чтобы выступить против общего врага и нанести ему сокрушительный удар. Обращаясь к судье, он громко произнес:
— Лжет он, господин судья, — как старый цыган. Мне ли, священнослужителю, не знать лучше, какой он веры? Ты не слушай его. Он хоть и болгарин, правда, да язычник! Кто что ни говори, а вот видишь, как эти два пальца вместе, — тут батюшка, подняв левую руку, вытянул вперед два перста, — так и он с язычниками!
Это неопровержимое доказательство вызвало одобрение присутствующих сперва в виде кивков, а затем и сочувственных восклицаний:
— Так… правильно! Дело говорит батюшка, он в этом толк знает… Зачем нам врать?.. Врать незачем… Говорим, как оно есть! Шила в мешке не утаишь… Язычник он, поганой веры!
Дедушка Колю глядел на них, как Христос на евреев, когда те кричали Пилату{101}: «Распни, распни его!» Он только, поднял руку и перекрестился, — для того ли, чтобы наглядно доказать, что он не язычник, или от изумления перед дерзостью односельчан, обвиняющих его в вероотступничестве, тогда как он именно ради того, чтобы соблюсти свою веру, столько лет мучился и страдал хуже всякой скотины!
Это было уже верхом оскорбления! Дедушка Колю открыл рот, пытаясь что-то сказать, но у него сжалось горло и вместо возражения вырвался только тяжелый вздох. Он почувствовал жжение в глазах и вытер ладонью выступившую из них влагу. Счастливец! Он мог еще плакать…
Молчание, водворившееся на минуту, после того как дедушка Колю пролил слезы, было прервано вопросом судьи, обращенным к ответчику:
— Крестьяне села Сврачева предъявили к вам гражданский иск о том, что вы неправильно и незаконно владеете мельницей, прежде принадлежавшей селу, у которого ее отнял местный ага Мутиш-бей, после отъезда своего оставивший ее вам. Это правда?
— Насчет мельницы-то, господин? Правда… Я ведь не разобрал, о чем ты меня… А мельница — так… оно действительно., мельница моя. Своим горбом ее добыл!.. С пеленок у аги рабом был… И Перва с малых лет рабою была… Всему селу известно. Какой тут обман?.. Мельницею ага владел, так оно и было… А стал он собираться, вызвал меня перед крестьянами, — эти тоже там были, — да и говорит: «Колю, дескать, слушался ты меня, с хозяйкой со своей добро мое честно берег; денег не могу я тебе дать, потому с меня самого требуют, — так на тебе мельницу. Она твоя, работай на ней и семью корми». Спасибо ему, господин… Правда, не нашей был веры, бог с ним, — басурман, а хороший человек. Вот лопни мои глаза, коли соврал… Да как же мне перед тобой душой кривить? Царь-то небесный все видит! Моя мельница, никому не отдам, и все тут… Ведь я, господин, тоже живой человек — и мне кормиться надо!.. Вот тебе правда истинная, как есть… Хоть режь меня, хоть вешай, твоя власть!..