Студент знал, что чехи грубы и нетерпимы только в обращении с немцами, а вообще очень любезны; он был чрезвычайно удивлен их нежеланием помочь бай Ганю.
— Прочти-ка, пожалуйста, что тут написано?
И бай Ганю поднес ему свою записную книжку. Студент прочел, сначала нахмурился, потом расхохотался.
— Вы показывали это дамам? — спросил он, смеясь.
— А что? Понятно, показывал. Ну?
— Ну! Знаете, что тут написано?
— Что такое?
— Написано: «Zde zapovedáno…» — «Здесь воспрещается…» и так далее. Ты списал это где-нибудь со стены?
— Ишь ты! Вон какие дела! Це-це-це! Да ты правду ли говоришь? Смотри! — сказал бай Ганю и, пощелкав языком, сам засмеялся:
Студент не знал, где квартирует Бодков: они друг к другу не ходили; он посоветовал бай Ганю дождаться, пока придет кто-нибудь из болгар, который укажет, как пройти. Но легко сказать «дождаться». А согласен ли на это был бай Ганев желудок? Свое мнение он демонстративно заявлял бесконечным урчанием.
— Вы, может, проголодались? — спросил студент, слыша эти признаки революции.
— Кто? Я?.. Нет! — соврал бай Ганю.
Он не мог сказать правду, так как его собеседник посоветовал бы ему пойти в ресторан, а бай Ганю вовсе не желал посвящать его («как можно этим делиться с таким вздорным малым?») в свои расчеты на даровой обед у хозяек.
Между бай Ганю и «вздорным малым» разговор не вязался. С первой встречи оба инстинктивно почувствовали, что не подходят друг другу, так как, по болгарской пословице (ах, какие изящные пословицы создал болгарский гений!), «паршивые ослы друг друга за девять холмов чуют». Один приехал из Болгарии, другой жил в Европе, — казалось бы, найдется о чем поговорить: ведь как-никак есть же какое-то различие между Западом и нашим родным краем. Впрочем, бай Ганю этого различия не замечал; да и как бы мог он заметить? Он всюду приносил с собой свою собственную атмосферу, свои нравы и обычаи, отыскивал жилище по своему вкусу, встречался с подходящими людьми, к которым привык, в которых, само собой, не видел ничего нового. Поедет ли в Вену, остановится в отеле «Лондон»; там так же чадно, так же пахнет кухней и сероводородом, как дома. Будет встречаться с такими же турками, греками, армянами, сербами, албанцами, с какими привык встречаться каждый день. Пойдет не в кафе «Габсбург», так как боится, что его там обдерут, а в греческую кофейню, такую же грязную и чадную, как наши. Дела будет вести с болгарскими торговцами и даже не почувствует, что через них соприкасается с европейцами. А что как раз за пределами этой ограниченной сферы начинается европейская область, этого он не знает и даже как будто не хочет знать. Воспитание, нравственный мир европейца, его домашняя обстановка — плод вековой традиции и постепенного совершенствования; умственное развитие, общественная борьба и способы, какими она ведется, музеи, библиотеки, филантропические учреждения, изящные искусства, тысячи проявлений прогресса не обременяют внимания бай Ганю.
— Чай, отец без опер обходился, — говорит бай Ганю и, преданный этому принципу окаменелости и крайнего ретроградства, не слишком тревожится о «новой моде», то есть цивилизации.
Но при всем том бай Ганю не наделен добродетелью китайцев — умением отгородиться стеной от напора цивилизации, и, несмотря на то что его воодушевляет принцип «отец этого не делал, и я делать не стану», глядь — он надел чистую рубашку, натянул перчатки, а коли припрет, так наденет и фрак — сердится, смеется, а надевает. Слышишь от него словечко «пардон», рассуждения о «констентуции», время от времени он похвалится, что любит «супу», хотя, в сущности, всем европейским блюдам он предпочел бы острую болгарскую похлебку.
— Вот болгарский паренек идет, который знает, где квартира Бодкова, — сказал «вздорный малый».
— Ну-ка, отведи меня домой, — обратился бай Ганю к вошедшему таким тоном, который не должен бы больше применяться даже по отношению к ленивым слугам. Но слова «вежливость», «учтивость» лишь недавно похищены из русского, «деликатность» заимствована у французов, у нас же самым близким к этому понятию термином является «слюнтяйство». Мягкие, нежные, сердечные обращения, характерные для отношений между цивилизованными людьми, делающие жизнь отраднее, приятней, недоступны пониманию бай Ганю. Он говорит, как господь ему на душу положит: «Эй, послушай, ну-ка, отведи меня домой!» А всякие там «пожалуйста, будьте добры, не откажите в любезности» — на кой это слюнтяйство нужно!..
Юный болгарин довел бай Ганю до дверей его квартиры и пошел обратно. Увидев злосчастную надпись на противоположной стене, бай Ганю угрожающе покачал головой, пощелкал языком, потом вошел в дом. В коридоре — никого; он заглянул на кухню: там огонь был уже погашен, посуда перемыта и убрана.