— Который сейчас час? — спросил Дин Форсайт.
— Одиннадцать часов сорок шесть минут, — ответил Фрэнсис Гордон.
В самом деле, часы показывали одиннадцать часов сорок шесть минут, а обычно дядя и племянник усаживались за стол напротив друг друга ровно в одиннадцать часов.
Точно так же, по обыкновению, им прислуживал Омикрон. Но в тот день по жесту хозяина, который слуга понял без труда, он остался в обсерватории, и если бы солнце вышло из-за туч…
Мистер Дин Форсайт и Фрэнсис Гордон вышли на лестницу и спустились на первый этаж.
Митс была там. Она посмотрела хозяину прямо в лицо, но тот опустил голову.
— Омикрон? — спросила она.
— Он занят наверху, — ответил Фрэнсис Гордон. — Мы обойдемся без него.
— Ладно! — сказала Митс.
Они начали завтракать и раскрывали рты лишь для того, чтобы есть, а не разговаривать. Митс, которая обычно охотно болтала, принося блюда и меняя тарелки, на сей раз не разжимала губ. Такое молчание производило гнетущее впечатление, а принужденность смущала. Поэтому Фрэнсис Гордон, желая положить этому конец, сказал:
— Дядя, вы остались довольны тем, как провели утро?
— Да… Нет… — ответил мистер Дин Форсайт. — Состояние неба не благоприятствовало нам…
— Стало быть, вы набрели на какое-нибудь астрономическое открытие?
— Полагаю, да, Фрэнсис… Но до тех пор, пока я не удостоверюсь, проведя новое наблюдение…
— Так вот что, сэр, — довольно сухо произнесла Митс, — гложет вас целую неделю, до такой степени, что вы больше не покидаете свою башню и встаете по ночам? Да!.. Трижды сегодня ночью… Я слышала!
— Да, моя добрейшая Митс…
— А когда вами овладеет чрезмерная усталость, — продолжала почтенная служанка, — когда вы подорвете свое здоровье, когда схватите жесточайшую простуду, когда будете прикованы в течение нескольких недель к кровати, разве звезды придут за вами ухаживать, а доктор пропишет вам принимать их вместо пилюль?
Учитывая оборот, который принял разговор, Дин Форсайт понял, что лучше не отвечать. Решив не обращать внимания на укоры и упреки Митс, так как не хотел еще больше раздражать ее своими возражениями, он продолжал молча есть, машинально поднимая стакан и растерянно ковыряя в тарелке.
Фрэнсис Гордон попытался продолжить разговор, но на самом деле вышло так, словно он разговаривал сам с собой. Казалось, что дядя, по-прежнему мрачный, не слышал племянника. Когда люди не знают, что сказать, они обычно говорят о вчерашней, сегодняшней или завтрашней погоде. Эта поистине неисчерпаемая тема доступна всем. К тому же вопрос состояния атмосферы должен был вызывать у мистера Дина Форсайта особый интерес. И в тот момент, когда из-за скрывшегося солнца в столовой еще больше стемнело, он поднял голову, посмотрел в окно, выронил из ослабевшей руки вилку и закричал:
— Неужели эти проклятые тучи так и не откроют небо? Неужели начнется проливной дождь?
— Честное слово, — заявила Митс, — после трехнедельной засухи это было бы благодатью для земли.
— Земля, земля! — прошипел мистер Дин Форсайт с таким глубоким отвращением, что получил следующий ответ старой служанки:
— Да, земля, сэр. И она стоит неба, с которого вы никогда не хотите спускаться… даже к завтраку.
— Ну, будет, моя добрейшая Митс… — сказал Фрэнсис Гордон, желая ее успокоить.
— Но, — продолжала она тем же тоном, — если дожди не пойдут в конце октября, то когда, я вас спрашиваю, они начнутся?
— Дядя, — сказал племянник, — ведь в самом деле сейчас стоит октябрь.[22] Начало зимы, и с этим приходится считаться! Но зима вовсе не такое уж плохое время года! В сильные холода выдаются сухие деньки при более ясном, чем в летнюю жару, небе… И вы возобновите работу в лучших условиях. Немного терпения, дядя…
— Терпения, Фрэнсис! — возразил мистер Дин Форсайт, и лицо его стало не менее мрачным, чем атмосфера. — Терпения! А если он уйдет так далеко, что его нельзя будет увидеть? А если он больше не покажется на горизонте?
— Он? — вскричала Митс. — Кто «он»?
В этот момент послышался голос Омикрона:
— Хозяин! Хозяин!
— Есть новости?! — воскликнул мистер Дин Форсайт, поспешно отодвигая стул и направляясь к двери.
Яркий луч проник через окно и рассыпал сверкающие искорки по стаканам, бутылкам и сосудам, расставленным на столе.
— Солнце! Солнце! — повторял мистер Дин Форсайт, во весь опор летя вверх по лестнице.
— Ну, вот и умчался! — сказала Митс, присаживаясь на стул. — Как можно?! И ни зима, ни морозы не мешают ему проводить дни и ночи на открытом воздухе! Рискуя подхватить простуду… бронхит… воспаление легких… И все это ради блуждающих звезд!.. Добро еще, если б их можно было взять в руки и собрать коллекцию!..
Так причитала добрейшая Митс, хотя хозяин не мог ее слышать. А если бы и услышал, все слова пропали бы даром.
Задыхаясь от быстрого подъема, мистер Дин Форсайт вошел в обсерваторию. Юго-западный ветер очистил небо и прогнал тучи к востоку. Широкий просвет позволял видеть синеву до самого зенита. Приборы могли без помех обозревать, не позволяя глазу теряться в тумане, свободную от туч часть неба, где и был замечен метеор. Комната буквально утопала в солнечном свете.
— Ну, — спросил мистер Дин Форсайт, — что там?
— Солнце, — ответил Омикрон, — но ненадолго, так как на западе опять появились облака.
— Нельзя терять ни минуты! — воскликнул мистер Дин Форсайт, настраивая зрительную трубу, в то время как его слуга проделывал то же самое с телескопом.
С какой страстью они в течение примерно сорока минут манипулировали приборами! С каким терпением крутили винты, чтобы удержать объективы в надлежащем положении! С каким скрупулезным вниманием ощупывали каждый уголок и закоулок этой части небесной сферы! Именно здесь с таким-то прямым восхождением[23] и таким-то склонением[24] в последний раз и предстал их взору болид. Они были уверены в его координатах.
Ничего… На этом месте ничего не оказалось! Вся открытая часть небосвода, являвшая собой восхитительное поле для прогулок метеора, была пустынна! Ни одной точки, видимой в этом направлении! Ни единого следа, оставленного астероидом!
— Ничего! — выдохнул мистер Дин Форсайт, проводя рукой по глазам, покрасневшим от крови, прилившей к векам.
— Ничего! — словно жалобное эхо, отозвался Омикрон.
Снова спустился туман, и небо опять нахмурилось.
Конец небесному просвету, и на этот раз уже на весь оставшийся день! Скоро тучи соединятся в однородную грязно-серую массу и прольются мелким дождем. К великому сожалению хозяина и слуги, пришлось отказаться от наблюдений.
И тогда Омикрон сказал:
— Но, сударь, уверены ли мы, что видели его?
— Уверены ли мы в этом?! — закричал мистер Дин Форсайт, воздевая руки к небу. И тоном, в котором одновременно сквозили беспокойство и зависть, добавил: — Не хватает только, чтобы он его тоже заметил… этот Сидни Хадлсон![25]
Глава третья,
где речь идет о докторе Сидни Хадлсоне, его жене, миссис Флоре Хадлсон, мисс Дженни и мисс Лу, их дочерях
— Только бы он, этот Дин Форсайт, не заметил его!
Так говорил себе доктор Сидни Хадлсон.
Да, он был доктором, но не практиковал в Уэйстоне только потому, что предпочитал посвящать все свое время и весь свой талант такому высокому, божественному виду деятельности, как астрономия.
К тому же доктор Хадлсон владел значительным состоянием, частично полученным по наследству, частично взятым в приданое за миссис Хадлсон, урожденной Флорой Клэриш. Помещенные с умом средства обеспечивали будущее не только ему, но и двум его дочерям, Дженни и Лу.[26]
Доктору-астроному было сорок семь лет, жене его — сорок, старшей дочери — восемнадцать, младшей — четырнадцать.
Семьи Форсайт и Хадлсон жили в дружбе, но между Сидни Хадлсоном и Дином Форсайтом существовало определенное соперничество. Нельзя сказать, чтобы они оспаривали друг у друга ту или иную планету, ту или иную звезду, ибо небесные светила принадлежат всем, даже тем, кто их не открывал. Однако им довольно часто приходилось вступать в споры по поводу того или иного атмосферного наблюдения.
Существование некой миссис Дин Форсайт могло бы усложнить положение дел и даже вызвать достойные сожаления сцены. Но, как известно, такой дамы в природе просто не было, поскольку тот, кто мог бы на ней жениться, остался холостяком и даже в мыслях не имел ни малейшего желания вступать в брак. Итак, никакой супруги, готовой встать на сторону супруга, не было, а следовательно, имелись все шансы, что ссора между двумя астрономами-любителями могла закончиться скорейшим примирением.
Безусловно, во второй семье существовала миссис Флора Хадлсон. Однако она была чудесной женщиной, чудесной матерью, чудесной хозяйкой, обладавшей от природы миролюбивым характером, не способной отпускать непристойности в чей-либо адрес, не прибегающей на завтрак к клевете, а на обед — к злословию, как это делает столько дам, принадлежащих к самому изысканному обществу Старого и Нового Света. Столь образцовая супруга всеми силами стремилась успокоить мужа, когда он возвращался, пылая гневом, после спора со своим ближайшим другом Форсайтом.