— Тут есть над чем подумать, Алехандро.
— Мне рассказывают моряки, пришедшие из Нового Света, что у тамошних… жителей есть корабли, двигающиеся без парусов. И большие корабли, сир. Значит такие движители возможны и они существуют.
В «семьдесят один» Борха соответствовал своим годам. Огонь, как говориться, уже угасал, но дым ещё шёл. Однако статус «инкогнито» и монашеская ряса не позволяли Борха вести разгульную жизнь, поэтому он увлёкся моделированием.
Труд в мастерских и на приусадебном участке, ежедневные плавательные упражнения в бассейне и качественная еда, доставляемая из ресторана Хуана Гонсалеса, приободрили Папу Борха.
Тесть Алехандро, узнав, что на вилле зятя появились какие-то монахи, лично приехал на верфь и поинтересовался о них.
— Ватикан прислал монахов ордена Иисуса разобраться в моих игрушках. Говорят, хотят открыть в университете инженерную кафедру.
— Это они тебя на костёр примеряют, Алехандро. Чаще посещай храм и исповедуйся. Говорят, эти иезуиты — псы Папы, прости господи.
— Может вы и правы. Да меня, вроде, не за что…
— Был бы человек, а повод поджарить его найдётся.
— Они предлагают мне открыть колледж прямо на моей вилле. Обещают оплачивать профессорскую ставку.
— Ну, тогда, действительно, заинтересовались по-доброму.
— Да нет у меня на это время.
— Найди, Алехандро, найди время. Передавай свои знания.
В отсутствии Папы, его дела, фактически, взял на себя Чезаре Борха, кроме пустопорожних переговоров и церемоний. Новый церемониймейстер, иезуит второго ранга, со своими обязанностями справлялся. Ватиканские службы работали как заведённые часы, и Чезаре полностью отдался управлению провинциями и городами.
Кстати… На «мостовой» башне крепости Святого Ангела установили механические часы. Первые и единственные, пока, в Италии. Часы, вышедшие из мастерской Ордена Иисуса, обустроенной тут же в крепости.
Лето одна тысяча пятьсот третьего года выдалось жарким, и по причине высоких температур и влажности, и по причине начавшихся военных столкновений французских и испанских войск.
— О чем вы сейчас думаете, магистр? — Спросил Чезаре Коломбо, сидя вечером под навесом, оплетенным виноградными лозами, отщипывая по одной спелые синие ягоды.
— Я думаю о том, как остановить Людовика? Вернее, его полчища, грабящие наши города.
— Вы полагаете, надо помочь Фердинанду?
— Я полагаю, что надо навалять им обоим, и отбить охоту шляться по нашей земле.
Чезаре удивлённо посмотрел на Коломбо.
— Вы, магистр, удивляете меня… Как вы говорите? Э… Своим патриотизмом. Вы же его воспитываете в своих монахах?
— Не в монахах, мессир, в детях. Любовь к Родине.
— Ну да, ну да… Раньше вы не проявляли его открыто.
— Я привыкаю к вам, мессир, и иногда позволяю себе открытость. Этого не повториться, мессир.
— Да, нет, магистр, это хорошо! Это мне нравится. А то… Разговариваешь с вами не как с человеком, а как с… оракулом. Это утомляет. Пора нам подружиться, как вы считаете? Вы доказали свою преданность нашему дому, Папе и подтвердили свои способности заглядывать в будущее. Прошёл август, и случилось всё, что вы и предсказывали.
— Я с благодарностью принимаю ваше предложение, мессир.
— Чезаре, Кристо, Чезаре! Так что в имеете ввиду? И что значит: «навалять»?
— Надавать оплеух так, чтобы они катились отсюда кубарем.
Чезаре вскинул брови, заулыбался и рассмеялся.
— Я представил эту картину: франки катятся с Ватиканского холма. Вы поэт, Кристо.
— Я музыкант, — тихо сказал Коломбо. — Был когда-то.
— А я так и не слышал вашей флейты, Кристо. Сыграйте мне, — попросил он, — как-нибудь.
— Как-нибудь, мессир. Обязательно. Может быть и сегодня. Вечер уж больно хорош. Конец лета…
— И всё-таки… Ты что-то можешь предложить?
— В орден вступил один… алхимик. Ещё в пятьсот первом году… Он всё пытался порох усилить. Мы слегка организовали экзерсисами его голову и дали ему возможность работать… Он сделал очень сильный порох, мессир.
— Чезаре, Кристо, Чезаре. Привыкай. И что?
— У нас есть опытные солдаты… бывшие солдаты… Но они сейчас стали ещё лучше солдаты, чем были. Истязания и испытания тела сделали их стойкими и сильными. И самоотверженными. Они могут пронести «порох» к врагам и взорвать его там.
— И тебе не жаль своих братьев? — Удивился Чезаре.
— Жалость — грех. Мне не жаль их, но отдавать жизнь им не придётся. Этим же алхимиком изготовлены взрыватели с часовым механизмом. Бомбы взорвутся задолго после того, как наши братья уйдут из расположения франков. И это отведёт от них подозрение.