И тут его горячий пот резко сменился на холодную испарину. Ему стало страшно. А снаружи стали раздаваться такие же страшные слова.
– Ну, что в морг?
– Доктор сказал в морг, значит, в морг.
Раздался зловещий дружный смех. Из-под простыни вывалилась рука потерявшего сознание больного, но довольные и счастливые друзья этого даже и не заметили. Грузовой лифт опустил их в подвал. Резкий запах хлороформа и тряска на стыках половой плитки привели в себя бедолагу – больного.
– Интересно, где я?
Он осторожно приподнял простынь и одним глазом начал судорожно, если, конечно, это слово можно применять к глазу, осматриваться. “Лифтерная”, “cанитарная комната’’, “патологоанатом”,….
– Ё-мое! – Шепотом закричал он. Очень тоненькая нить последней надежды звонко лопнула и порвалась где-то внутри его души. Шансов на спасение не осталось. Два здоровых мордоворота враз скрутят, если только попытаешься дернуться. Больной начал готовиться к смерти. Он еле успел накинуть на себя, а, если точнее, на свой глаз простынь, как каталка остановилась. Скрипнула дверь. И скрип дверной был не простой, а, естественно, мрачно – угрожающий и таинственный, так как за этой дверью таилось нечто, о чем даже думать было страшно. Но, на самом деле, за этой дверью обитал пофигист – нигилист , тот самый патологоанатом Сергей Петрович. Двадцать восемь лет от роду. Не женат. Серега и Сереженька – для медперсонала и уважительно Петрович – для Макса и Андрюхи. Дверь скрипнула, и больной услышал, как его конвоиры – мордовороты вошли вовнутрь. Шанс! Шанс на спасение все-таки был дан ему. Откинув простынь с головы, больной огляделся. В нескольких метрах от него стояло несколько подобных каталок, на которых лежали тела, как и он укрытые простынями. И у них, как и у него из-под простыни торчали ступни ног. Резко оттолкнувшись от двери, больной, прокатился до общей стоянки каталок. Ближайшая к нему каталка оказалась с упакованными на ней небольшими ножками с ярко – красным педикюром.
– Фу, – подумал больной.
А вот рядом с ними лежали вполне пригодные ступни сорок пятого размера с нормальной грязно – черной окантовкой под ногтями и прямоугольной биркой на большом пальце. Две секунды ушло на то, чтобы снять бирку с пальца и засунуть ее под пятку. А вот толкнуть на свое место под дверью чужую каталку не получалось – мешали законы физики и больной откатывался назад сам, а уже неживой продолжал лежать на своем месте. Превозмогая боль внизу живота, пришлось буквально стечь на пол и только после этого удалось столкнуть вторую каталку, отправив ее в путь к злаполучной двери. Еще секунд десять ушло на обратное “возлегание” на ложе и укрывание себя простыней.
В это время за дверью Макс и Андрюха, предвкушая вечерний шашлык, просто по-мужски балагурили.
– Петрович, ладно, мы пошли, но может хряпнешь с нами винца?
– Не-а. С утра масть не идет. Голова дуром валит. Пятьдесят грамм чистенького накатил – нормально вроде стало. А сейчас опять что-то поплохело. Есть не могу вообще. Сейчас еще грамм сто, а лучше сто пятьдесят, потом минералочкой запью, покурю и за работу. А то ко мне уже очередь выстроилась из пациентов. Вон там, за дверью. Я их к порядку приучил. Слышите? Ага. Молчат, не ругаются, не возмущаются. Вот за это я и люблю свою работу. Не то, что эти зубнюки – садисты.
Опять заскрипела дверь. Послышались шаги. И совсем рядом с каталкой больного:
– Не-е, Петрович, спасибо, но нам твои ножи не нужны. У меня свой тесак есть здоровый. Я, как знал, только вчера наточил.
– Ё-е-е! – довольно громко заскулил под простынею еще живой больной. Если бы он лежал у двери, его наверняка бы услышали, но на свою беду теперь он лежал далеко от них. И ему ничего не оставалось делать, как покрепче закусить нижнюю губу, чтобы не выдать себя в следующий раз.
Друзья взяли свою, по крайней мере, они думали так, каталку и покатили ее к лифту, чтобы доставит больного в его палату. Воспользовавшись паузой, больной вновь высунул голову из-под простыни. Его взгляд упал на табличку с надписью “Схема пожарной эвакуации”. Быстренько найдя на схеме место своей дислокации, он, как человек с незаконченным высшим образованием, определил и маршрут своей личной эвакуации или, если опять же точнее, бегства. Тем более в заманчивой дали он достаточно четко видел широкие металлические ворота и над ними светящееся табло с надписью «Выход». Уже привычный скрип двери заставил его нырнуть под простынь. Вышел Петрович и не спеша закатил все каталки в свою препараторскую или, как слышали Макс с Андрюхой, – резекторскую . Каталка больного была ближайшей к двери, поэтому она оказалась ближайшей к разделочному столу и, следственно, его же первым Петрович отработанным движением спихнул с каталки на стол. Теперь можно было и подлечиться, и выкурить папиросу, чтобы потом не отвлекаться. А больной, он же временно живой, в трансе лежал на холодном столе и, почти вовремя вспомнив, шептал: