Кира в эту историю сразу поверила. Только поинтересовалась, что дальше было с очками.
— Пришлось вернуть. Я сначала не хотел отдавать, у меня есть родственница в Ереване, обыкновенная трудящаяся женщина, но со слабым зрением. Я подумал: вот бы ей был подарок к Восьмому марта. Однако чувство порядочности во мне восторжествовало. Вернул. Сказал, что случайно нашел в овраге.
— В каком овраге, Данила Степанович?
— Вот и она спросила, в каком овраге. Но я уж в объяснения вдаваться не стал. У меня тоже с ней, как и у Тубика, были натянутые отношения. Она на меня злилась за то, что я ей свой домик не уступил для житья.
На другой день, довольно пасмурный, Кира и Кременцов отправились на обычную прогулку. Против обыкновения, хозяин с ними не пошел, какой-то отчет ему нужно было срочно написать и отправить, зато Тубик в награду за ночной подвиг получил разрешение их сопровождать, чему был рад несказанно.
Кира объявила, что они пойдут к тому озеру, где черная вода. Хотя Кременцов и сказал горделиво, что найдет озеро с завязанными глазами, Данила Степанович долго и подробно объяснял им дорогу, хотел уж было плюнуть на свой отчет и идти с ними, но все же остался.
Кременцов с памятной ночи был задумчив и молчалив. Нет-нет и бросал на Киру испытующие взоры, она отвечала ему своей обычной приветливой улыбкой. Но он чувствовал: над ними витает что-то недоговоренное, опасное, что, досказавшись, может круто переменить их отношения или вовсе их оборвать. Боязнь роковой потери сокрушала его. Левая рука вдруг перестала повиноваться, точно отекла. Каждый шаг давался ему с трудом. Он еле поспевал за Кирой. Стройная, в туго обтянувших бедра вельветовых брючках, она маршировала впереди, бросала палки Тубику, резвилась, оборачивала к нему смеющееся личико.
— Ну что вы, дяденька! — покрикивала на него. — Так мы и к ночи не доберемся!
А он шел и словно молился: «Наказание, наказание, наказание господне, когда же ты кончишься! За что ты мне? — И додумывал: — Ну куда тебе за ней, рассуди, куда тебе за ней, это же смешно!» Он поднимал взгляд к небу, видел зеленоватый сквозь облака диск солнца, с тоской ощущал, как кровь тугими волнами подкатывает и подкатывает к вискам. Он был выжат и опустошен, как проткнутая велосипедная камера. Никакое желание уже не прорывало пелену его внезапного отупения. Где-то на середине пути он опустился на удобный камушек возле тропы и остался сидеть. «Отдохну немного», — подумал он. Кира скоро к нему вернулась. Ее волосы с голубоватым отливом плеснули ему в глаза, когда она опустилась рядом на колени.
— Хотите вернуться? Вы устали?
Конечно, он этого хотел.
— Давай посидим немного. Смотри, благодать какая! Тебе нравится здесь?
— Еще бы! Но если вам неможется, пойдемте домой?
— Да нет, сейчас отдышусь. Кира, а как тебе показался Усов? Правда, замечательный человек? Я тебя не обманул?
— Замечательный — не то слово!
Кира ободряюще ему улыбалась. Щеки ее зарумянились от быстрой ходьбы, она была свежа, как этот весенний день. Он перевел взгляд на близкие горы, на их черно-зеленые с проплешинами долин склоны, погрузился в мимолетное, успокоительное забытье. Что-то смещалось, смазывалось в обозримом мире, приобретало невнятные очертания. «Странно, как странно, — думал он. — Кем я был и кем стал? Был, кажется, архитектором, и художником был. Ну да, совсем недавно имелись какие-то планы, творческие замыслы — где они? Эта девушка все вытеснила, поразительное произвела во мне опустошение. Недописанные картины, недостроенные дома — все оказалось несущественным, неважным. Но это же бред! Этого не должно быть, не может быть. Все прежнее потеряло цену и смысл. А замены нет. Что со мною? В одночасье кончился творец, самобытная личность и вылупился на свет божий ущербный неврастеник с убогими, греховными помыслами. Да был ли творец, была ли личность? Не досужая ли это выдумка, так подло затянувшаяся на целую жизнь? Но как она прелестна, эта девушка! Вон под голубоватой короной волос два серых омута, веселые зубы, долгая белая шея и пышная грудь — это облик моего палача».
— Кира, дорогая, — сказал он потерянно. — Ты могла бы полюбить такого человека, как я?
— Могла бы, — с готовностью ответила девушка. — Конечно, могла бы. Но еще не полюбила. Я вижу, вас это мучит. Но вы потерпите, хороший мой!
Кременцов тупо боднул головой воздух, словно догоняя звуки отлетевших слов. Он с усилием встал.
— Прости, Кира! Пойдем. Я отдохнул.
Опять она легко шагала впереди, озорничая с Тубиком, что-то напевала, а он плелся за ней, пересиливая хрипы в груди, и почему-то знал, что идут они вместе последний раз. Знание это утешало его.