Викентий понял, что отец готов взорваться, и привычно отступил.
— Мне Дашу жалко. Она старалась, хлопотала, а ты...
Дарья уже всхлипывала потихоньку.
— Ладно, — примирительно сказал Кременцов. — В другой раз будете осмотрительнее дикого старичка приглашать. Не сердись, Даша, извини меня!
Он не остался ночевать, приехал в гостиницу уже в двенадцатом часу. Долго маялся без сна. Он не боялся бессонницы, привык к ней. Он любил по ночам думать и вспоминать. Ночь, набрасывающая на смятенный дух целительные покровы тьмы, была его любимым временем. Но это дома, в привычной обстановке, а не здесь, в гостиничном номере, где разрозненные, невнятные звуки огромного города сливались в протяжный, дребезжащий вопль, подкрадывались к окну, давили сознание стопудовой плитой. Здесь было страшно не спать. Он принял две таблетки родедорма и закрыл глаза.
На аэродром его провожал один Викентий.
— Дашенька, значит, изволит дуться? — спросил Кременцов. Они пили кофе в ожидании посадки.
— Давно тебя хочу спросить, отец... может, сейчас и некстати... что тебя в Даше не устраивает? Ты ведь ее никогда терпеть не мог. Отчего?
— Но я это тщательно скрывал, заметь.
— Скрывал? От кого и что ты можешь скрывать? — невесело заметил Викентий. — Ты не хочешь ответить?
У Кременцова не осталось сил даже для легкой пикировки. Вконец измотала его Москва.
— Она твоя жена, не моя. Ты доволен — значит, все в порядке.
— У Даши есть, разумеется, свои недостатки. У кого их нет? Но она хороший помощник и надежный друг.
— Ну так и дружи с ней.
— Отец, твоя язвительность по меньшей мере неуместна.
Кременцов внимательно вглядывался в сына, пытаясь выискать в нем черты прежнего мечтательного и задиристого юноши, которого он когда-то учил, что жизнь прекрасна, несмотря ни на какие синяки и шишки. Тот далекий юноша слепо ему доверял. Этот зрелый мужчина в элегантном костюме, кажется, не вполне доверяет и себе самому. Ему нужен поводырь. Но уже не отец, а кто-то другой. Интересно — кто? Но уж никак не Дарья.
— Ты толстеешь, сынок, толстеешь, — сказал Кременцов грустно. — А я старею. Тебе полезно нормы ГТО сдавать, а мне побольше молчать. Я уже заметил, как рот открою, так что-нибудь и выйдет непристойное, так кого-нибудь и обижу.
Викентий спросил разрешения и закурил.
— Даше очень понравилась твоя выставка.
— Да уж ладно. Я ведь художник посредственный, сынок. Чего уже теперь скрывать? И архитектор тоже так себе. Обыкновенный. Имя нам — легион.
Викентий тяжело вздохнул, поморщился, показывая, сколько терпения от него требует этот разговор. Он был все же хорошо воспитанным человеком, и за это Кременцов его уважал и отчасти уважал себя за то, что сумел вырастить такого крепкого и умного парня. А что? Его Викентия одной рукой с дороги никто не спихнет. Еще бы только ему самому понять, какая это дорога и куда она ведет. И чем на этой дороге расплачиваются за удачу, за успех, за скорость.
— Ну ладно, ты постой пока, Викеша, посторожи чемодан. А я пойду позвоню.
— Даше? — с надеждой спросил Викентий.
— Нет, совсем другой женщине.
Он набрал номер, который ему оставила Кира, и немного замешкался, услышав в трубке хрипловатый, хорошего наполнения мужской голос. Он спросил, дома ли Кира.
— Кирка, это тебя! — радостно гаркнул мужчина на том конце провода. — Не знаю, он не назвался.
Кира долго не подходила, Кременцов пару раз подул в трубку и уже хотел повесить ее на рычажок. Он толком не понимал, зачем звонит. Прихоть дряхлеющего вдовца?
— Здравствуйте, Кира!
— Это вы, Тимофей Олегович? — приветливо узнала его Кира, словно они созванивались много раз прежде. — Уезжаете? Какая жалость! А я завтра хотела привести на выставку своего дурачка.
— Это кого? Мужа, что ли?
— Конечно. Я ему про вас рассказывала. Ой, какая обида! А когда вы в следующий раз приедете?
— Думаю, месяца через три. — Этот срок Кременцов взял с потолка. Вообще-то он в Москву не собирался в ближайшее время.
— Через три месяца только? Но вы же позвоните, когда приедете, верно?
— Постараюсь. Я обязательно вам позвоню, Кира. И передайте, пожалуйста, привет вашему мужу.
— У вас ничего не случилось, Тимофей Олегович?
— Нет, почему вы спрашиваете?
— У вас тон какой-то печальный.
— Жалко с Москвой расставаться.
— А вы переезжайте в Москву. Все знаменитые люди рано или поздно переезжают в Москву. У вас же, кажется, сын в Москве?
— Сын есть. Он мой чемодан стережет... Кира, а вы не собираетесь в Н.? У нас чудесные места, природа первозданная. Приезжайте, правда, отдохнуть. Не пожалеете.