«Ого! — Кира внутренне напряглась. — Значит, я права, значит — Нателла Георгиевна. Но при чем здесь Тихомиров? О-о, в какую глубокую яму девушку заманивают!»
— Да что с вами, Кира?!
— Ха-ха-ха! Боюсь, суп остынет!
— Ну ступайте, ступайте, коварная девица. Надеюсь, со временем вы будете мне доверять больше.
От этого разговора остался осадок, как от выпитого прокисшего молока. Жила спокойно — так на́ тебе. Теперь думай, изворачивайся. А по какому поводу и с какой стати? Кира с утра не позвонила Нателле Георгиевне и не зашла к ней, оттягивала неприятную минуту, но, наверное, напрасно. Наверное, следует сразу поставить точки над «и», чтобы ее оставили в покое. И ведь сама виновата. Зачем лезла к матерой интриганке, зачем с ней хороводилась? Любопытной Варваре на рынке нос оторвали. Вот и тебе скоро оторвут. Товарищи предупреждали. Надо верить товарищам и коллегам, не считать себя умнее всех.
Она остановилась в дверях столовой. Арик Аванесян помахал ей из очереди рукой. Это было излишне. Его сверкающая черная шевелюра и яркое лицо издалека бросаются в глаза, как маяк. Рядом с ним тоненькая, светловолосая Лариска кажется блеклой березовой веточкой. Для Арика сегодня в столовой маленький кулинарный сюрприз — брынза в меню. Он себе взял две порции. Любит все солененькое восточный красавец. Устроились за столиком.
— Извини, Кира Ивановна, — сказал Арик. — Можем ли мы по-прежнему обращаться к тебе на «ты»?
— Ну чего Кучкин, чего? — Лариска от нетерпения чуть не облилась борщом. — Чего он от тебя хочет?
Кира загадочно молчала.
— Это не нашего, видать, ума дело, — заметил Арик. — Наверное, Кучкин открыл ей кучу государственных секретов. Кира Ивановна, извините меня за амикошонство, я больше не буду.
— Кирка, ты чего молчишь?! А ну говори немедленно, про что вы болтали?! Успеешь съесть свой борщ, он холоднее уже не будет.
— И все-таки, Кира Ивановна, обниматься на виду у всех с пожилым, хотя и заслуженным, человеком не очень прилично. Могут пойти кривотолки.
— Вас бы, остряков, на мое место, — сказала Кира. — Остановил на лестнице, чего-то расспрашивал. Я ведь с ним раньше двух слов не сказала. И так от него еще чесноком воняет — фу!
— О чем расспрашивал?
— Да ни о чем. Ерунду всякую нес.
— Может, от него жена ушла к другому? — предположил Аванесян.
— Кирка, не ври! — психанула Лариска. — Товарищ Кучкин никого и никогда случайно не останавливает. Ты это знаешь не хуже меня. Ну что у тебя за характер такой! Мы что — протрепемся, что ли?
— Может, от него жена ушла к другому? — глубокомысленно повторил Арик. — И он хочет взять Киру Ивановну на полный пансион... Девочки, попробуйте брынзы. Вы такой не едали. Я тоже не едал. Она изготовлена до нашего рождения. Кира Ивановна, вы на Ларку зла не держите, что она к вам пристает. У нее жизненного опыта нету. Ее надо простить.
У Аванесяна был зоркий, веселый взгляд, с соседних столиков все женщины на него пялились.
— Я правда не поняла, чего ему надо, — пробормотала Кира. — Зачем-то вспомнил Тихомирова. А что с Тихомировым? Что-нибудь новенькое отмочил?
— Родственники директора не отмачивают, а совершают, — поправил Арик, сделав испуганное лицо.
— Тихомиров? — задумалась Лариска. — А что Тихомиров? Я его вчера видела. Он теперь по издательству в домашних тапочках ходит.
— Вот за такие котлеты, — сказал Арик, — у меня на родине повара сварили бы в котле.
— Все же очень интересный мужчина Петр Исаевич, — мечтательно произнесла Лариска, разглядывая кусок котлеты на вилке. — Он мне в прошлом году сделал предложение.
— Вай, вай!
— Помнишь, Кир, я тебе рассказывала. А тебе я рассказывала, Арик?
— Расскажи еще разок.
— Напрасно иронизируешь. Ты на такие поступки не способен. Он мне предложил лететь с ним в Прибалтику. Золотые горы сулил. Мне его даже стало жалко. Он такой одинокий. Но что-то в нем есть настоящее, крепкое. Это мужчина, не тряпка!
— А Кучкин вам, Кира Ивановна, не предлагал ехать в Прибалтику? — спросил Аванесян. — Если от него ушла жена, он тоже теперь одинокий.
Обычный треп, милые лица приятелей действовали на Киру успокаивающе. Она уже сама собралась пошутить, да некстати вдохнула с избытком прогорклый кухонный запах, и мгновенно — о проклятье! — накатила на нее душная слабость. Сердечко обмерло, и тело покрылось легкой, покалывающей испариной. Страшно почудилось, сейчас потеряет сознание, некрасиво рухнет на пол — ноги торчком. Голова закружилась, и дыхание стало легким. Она отложила вилку, рассеянно улыбнулась Аванесяну. Он посерьезнел.