Кира его никогда не ревновала. Но иногда, видя, что ему это нравится, умело имитировала.
— Ах ты, моя ревнушка дорогая, — говорил Гриша покровительственно, та́я от ощущения своей власти над ней. Но это была все же не та власть, которая снисходит как дар божий. Это была вымученная, умозрительная власть. Так весело было думать, что она любит его, раз ревнует. Других доказательств у него не было. Он и после, когда Шурочка исчерпала свое присутствие в их жизни, нередко как бы невзначай рассказывал о знаках внимания, которые ему оказывали женщины, и Кира, поддаваясь на уловку, изображала гнев и обиду.
Сейчас Кира с первого взгляда определила, что Шурочка изменилась к лучшему, накопила женских чар с избытком. И дело было даже не во внешности, а в бесшабашности и легкости, с которыми она держалась. Пепельнокудрая Шурочка была подобна солнечному блику. Когда такая появляется в компании, мужчины начинают громко и вызывающе разговаривать, а женщины замирают в предчувствии опасности. Шурочка за столом села рядом с Новохатовым, Кира — с другой стороны. Кира обратилась к ней первая:
— Я вас помню, а вы меня, наверное, нет. Вы так всех изумили, когда уехали в Курск.
— Я сама изумилась. Но мы же были на «ты».
Кира ответила на невинную Шурочкину улыбку еще более невинной и радушной улыбкой и подумала, что не случайно эта девица вертится возле ее доверчивого мужа, ох, не случайно. Такие девицы, подумала она, бьют без промаха. И еще она подумала, что хотя такие девицы бьют без промаха, но все же часто попадают впросак, потому что слишком уверены в своей неотразимости.
Тут была любопытная подробность. Почти так же думала Шурочка о Кире. Более того, в ее оценке достоинств соперницы был точно такой же оттенок сочувствия к бедному Грише. «Ну и нашел ты себе подругу жизни, — подумала Шурочка. — Дамочка — первый класс. Такая вцепится мертвой хваткой, не отдерешь!» Эти лучезарные мысли сделали их еще любезнее, и они одновременно начали передавать друг другу салат, пихая Гришу с двух сторон локтями.
После первых обязательных тостов понадобился тамада, и им, разумеется, стал Новохатов. Председательствовать за дружеским столом было ему на роду написано. Именно его добродушное остроумие и несколько вальяжная, в восточном духе, манера бывали в подобных случаях как нельзя кстати. Правда, в этот раз он был не в ударе и, поднявшись, первые фразы произнес невнятно, словно продолжал дожевывать бутерброд. Он поймал себя на том, что начисто забыл отчество отца Кирьяна, и это повергло его в крайнее смущение. Он уже с полминуты нанизывал затейливую вязь о заслугах родителей в успехах детей и даже ухитрился сделать экскурс в эпоху первых князей на Руси, но все никак не мог выудить из памяти отчество этого прекрасно ему знакомого человека, сидящего со странно поникшей головой рядом с Кирьяном. У Кирьяна матери не было, она умерла, когда ему было пять лет, его вырастил и воспитал отец, слесарь по специальности, милейший, деликатнейший человек, за всю свою жизнь не произнесший дурного слова ни в чей адрес, кроме поджигателей войны. Он не пил, не курил и имел только одну слабость — любил бывать на бегах и когда-то, в пору легковерной молодости, оставлял на ипподроме немало деньжат. Но он свою эту слабость сильно переживал и как-то, разгорячившись, сравнил людей, подверженных губительному азарту, именно с поджигателями войны. Мало встречал Гриша на свете людей столь по-детски чистосердечных и простодушных. Он понимал, что отец Кирьяна был по-своему очень умен, иначе как бы он сумел вырастить такого сына и не замутить его, сыновью, жизнь обычными для рано овдовевшего мужчины взбрыками. Он был силен нутряной силой русского мужика, посвятившего все свои помыслы одному предмету и сумевшего не свернуть с простого и ясного пути. Гриша мало кого так уважал. Он считал, что именно такие люди, как отец Кирьяна, могут пройти по миру незаметно и скромно, без надобности и голоса не подадут, но в роковой час умеют обнаружить истинные глубины духа. Да взять хотя бы его страсть к игре. После смерти жены он перестал ходить на ипподром, дав, видимо, какой-то тайный зарок, но до последних дней при случае покупал программки бегов и вел упорную, полную огня игру наедине с собой, никому уже не доставляя хлопот, не тратя ни копейки из денег, которые, по его мнению, принадлежали теперь только сыну. Это ли не маленький житейский подвиг?