Он влез в плащ, начал возиться с собачкой дверного замка.
— Ничего ты не понял, Тимофей! — обронил ему в спину Бурков. Тихо обронил, слабо, точно терпя великий урон.
Тимофей Олегович вымахнул на лестничную клетку, подошел к лифту, кнопку вызова нажал, но передумал и попер вниз по ступенькам. Позади шорохнулась дверь. Бурков в халате выскочил следом, крикнул ему в пролет, сверху:
— Тима, подвези завтра бумагу на службу! Я подпишу!
Смешно, право. Гордый, сдержанный Бурков выскакивает на лестницу, ведет себя как истеричная дамочка. Видно, и впрямь конец победителю, конец. Откомандовался, отрапортовал.
Эта мысль не принесла Кременцову удовлетворения. Одна из очередных страниц его жизни сейчас перелистнулась и закрылась, а там вон — и обложку видать.
Радоваться-то нечему, поздно радоваться.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
За несколько дней до приезда Кременцова Кире позвонили из поликлиники и велели явиться на прием к доктору Головкову в такой-то день и в такой-то час.
— А зачем мне к нему идти? — глупо спросила Кира.
— Вызывают! — загадочно ответила сотрудница регистратуры.
— А-а, — догадалась Кира. — Наверное, анализы готовы.
Последнее время она чувствовала себя сносно. Вроде бы и голова меньше кружилась, и приступы слабости бывали не столь сокрушительны. Во всяком случае, сознание она не теряла. Но иногда с ней происходили диковинные вещи. Она вдруг, начиная вспоминать, утрачивала последовательность совсем недавних событий. Словно какие-то перегородки памяти рухнули и в ней образовалась чудовищная мешанина. Важные эпизоды и всякие пустячки сплетались в звенящий, гомонящий, громадный клубок, из него не торчало ни одной ниточки, за которую можно бы было уцепиться и размотать все по порядку. Смерть Тихомирова, защита диссертации Башлыкова, покупка нового платья, поездка к Гришиным родителям и совсем уж незначительные события — все виднелось одинаково отчетливо, выпукло, но определить, что за чем следовало, она не могла. Она бы даже не взялась уверенно утверждать, что все это не случилось одновременно, в один и тот же день. Когда Кира сосредоточивалась на этом странном ущербе памяти, то очень пугалась. Однажды она сказала Грише, вымученно улыбаясь:
— Знаешь, милый, я, кажется, схожу с ума!
На что Гриша не задумываясь ответил:
— Я это давно заметил, только не хотел тебя расстраивать.
Было и еще — другое. Это касалось как раз Гриши и было очень важно. Она так долго привыкала к нему, так хлопотливо пестовала свою неотделимость от него, что прозевала момент, когда он начал ее раздражать. Если он много времени был рядом, в ней начинали скапливаться вредоносные токи, грозящие с треском разорвать хрупкую оболочку ее самообладания. Вспышку могло спровоцировать любое его движение, любое неосторожное слово. А он ничего не подозревал, шутил, смотрел на нее любящим взглядом, сочинял какие-то планы на лето. Она не понимала. Ее сил в такие минуты хватало только на то, чтобы не дать вырваться наружу клокотавшему в ней яду. Причем, любопытный оттенок, приводил ее в тихое бешенство не Гриша, не его лицо, словечки, молчание, улыбка, а необходимость постоянно на него натыкаться, соотносить ощущение собственной личности с его неизбежным присутствием. «Если это не пройдет, — думала Кира с тоской, — я его возненавижу. А он ни в чем не виноват передо мной, он хороший, очень хороший человек, добрый и несчастный!»
У врача повторилась та же процедура, что и в первое ее посещение. Сорокалетний профессор Головков, похожий на медиума, внимательно ее выслушал, задавал не совсем обычные вопросы, изредка глубокомысленно шутил; от его шуток симпатичная медсестра Шурочка покрывалась румяным глянцем. Кире на мгновение померещилось, что она и не покидала кабинета, так и сидит в нем с незапамятных времен. Она встрепенулась и спросила:
— Доктор, но вы же получили анализы?
Доктор как-то растерянно избегал ее прямого взгляда, и в этом, пожалуй, было единственное, но существенное отличие от первого визита. Тогда он ее усиленно гипнотизировал.
— Да что анализы? Кто им теперь верит? Им верят теперь одни знахари. Тем более анализы у вас превосходные. Но ведь вы не все мне рассказали про себя, да?
Кира собралась с духом и хотела поделиться с этим умным человеком своими странными ощущениями, пожаловаться на капризы памяти и еще кое на что, но в ту же секунду решила, что это не важно и не имеет никакого отношения к делу. Ее отвлек голубь, севший на подоконник. Она показала на него пальцем.