На кухню вышел врач. Лицо сосредоточенное.
— Что с ней? — спросил Кременцов.
— Непонятно. Давление очень низкое. Давайте-ка мы ее заберем.
— Куда?
Врач бросил на него удивленный взгляд, ответил сдержанно, видно, ко всему привык:
— Мы заберем ее в больницу. Побудет под наблюдением. Мало ли что.
— Нет! В больницу она не поедет.
— Решайте. Если останется, мы ни за что не отвечаем.
— Как то есть не отвечаете? За что не отвечаете?! Вы, молодой человек, думайте, что говорите!
Молодой человек скривился в досадливой гримасе.
— Она вам кто, дочь?
— Вам-то какое дело?
Кременцов сознавал, что разговаривает не тем тоном, каким должно, и напрасно обижает врача, но не мог с собой справиться. Киру собирались увезти в больницу — даже подумать дико. Именно в ту минуту, когда она хотела прийти к нему ночью. У него что-то сделалось со зрением, врач на мгновение раздвоился. И его голос он услышал как-то глухо, точно через воду.
— Вы, я вижу, чересчур взволнованны, — заметил врач с сочувственно-презрительной усмешкой. — Кем она вам приходится, действительно не мое дело, но вы ей сейчас плохой помощник. А ей помощь нужна, понимаете? Помощь, а не сюсюканье!
Кременцов поднялся и пошел в гостиную. Сестра складывала в чемоданчик коробочку со шприцем, ампулы. Кира выглядела лучше, краски вернулись на ее щеки. Она улыбалась.
— Вот, — сказал Тимофей Олегович растерянно. — Предлагают тебя госпитализировать. Что делать будем?
— Я согласна, — ответила Кира. Ее спокойствие поразило Кременцова. Ему померещилось, что она рада любым способом сбежать из его квартиры, от него, хотя бы в больницу, хоть на край света. Он поборол в себе желание схватить ее в охапку, унести в спальню, запрятать под одеялами и никого уже туда не пускать. А этих горе-медиков немедленно спустить с лестницы. Хорошо, что они и не подозревают, на что он способен. Это облегчит дело.
— Подождите, пожалуйста, минутку, — обернулся он к врачу. — Я только сделаю один звонок.
Врач красноречиво переглянулся со своей помощницей, только что по лбу себе не постучал.
Было уже начало двенадцатого, Кременцов опять позвонил своему приятелю, главному врачу. Тот по-прежнему был настроен преувеличенно бодро. Поинтересовался, выполнил ли Кременцов его указание, отшлепал ли больную, потом попросил позвать к трубке врача. Врач, узнав, с кем ему надо говорить, сделался кислым, как недозрелое яблоко. Что-то пробубнил непонятное про потерю сознания с подозрением на... — последовал каскад медицинских терминов, из которых Кременцов выудил только знакомое слово «астения», трагически памятное по болезни жены. Врач передал трубку Кременцову.
— Отправь свою знакомую в больницу, — сказал ему приятель. — Ничего серьезного у нее нет, но пускай там полежит под присмотром денька два. Я сейчас распоряжусь насчет условий. Будет отдыхать по высшему разряду, как лауреат Нобелевской премии. Ты доволен?
— А дома нельзя оставить?
— Не волнуй мою печень, Тимоша! Тебе говорят, ты слушай! Я ведь тебя не учу, как дома строить. Хотя, заметь, у меня есть что сказать по этому поводу.
— Я тоже тебя не учу, но пойми мое состояние...
— Мой тебе совет, Тимоша, дружи со сверстниками. С ними возни меньше. Всегда все идет по классической схеме — шел, упал — и каюк!
У Кременцова не было сил достойно ответить другу и злиться не было сил. Он повесил трубку, повернулся к Кире. Она совсем уже ожила, постреливала глазами на молодого врача, стоявшего посреди комнаты, скрестив руки на груди, в позе человека, вынужденного на своих плечах нести всю бестолковость мира. В выигрышной позе стоял, конечно, Кира им любовалась.
— Может, ей все же здесь полежать? — безнадежно спросил Кременцов. — Смотрите, она уже сидит! Тебе ведь намного лучше, да, Кира?
— Еще бы! После такого укола.
И тут вмешалась медсестра, до того не проронившая ни слова. Лучше бы ей так и уйти молчком.
— Вы пожилой человек, а так странно рассуждаете, прямо слушать стыдно. Мы на прошлом дежурстве оставили одну женщину, поверили ей, а она в гости ушла. К соседке пошла в гости. По дороге грохнулась на лестнице и голову себе расшибла. Ей-то ничего, а нам отвечать.