Я честно рассказала, как все было, — и врачу, и начальнику Ярослава, солидному мужчине по фамилии Тодоров. Да, следовало бы скрыть факт моей глупости. Мне велели смотреть в пол, но я не послушалась. И он за это пострадал. В ходе драки он получил сотрясение, двойной перелом нижней челюсти, на которую пока наложили шину и которую планируют прооперировать через пару дней. Прогнозы благоприятные, после всех манипуляций и реабилитации он сможет говорить и кушать твердую пищу. Хоть бы это так и было!
Руководству Ярослава понравилось, что я не стала выгораживать себя, — наоборот, старательно оправдывала их спеца, требовала его наградить. Мне разрешили его навестить в больнице, где я столкнулась с его родителями. И снова все честно рассказала. Они имеют право знать, что их сын — герой.
Если отец отнесся с пониманием — он тоже при погонах, то мама выволокла меня за волосы из палаты и пожелала всего самого страшного. Она была на эмоциях, я ее не виню.
Вечером мне позвонили с незнакомого номера и сообщили, что Ярослав не спал и был свидетелем сцены в палате, ему понравилось, что я пришла. И если я хочу, то могу проведать его еще раз, чтобы пообщаться без свидетелей.
Он слегка приподнимается и я подтягиваю подушку повыше, чтобы он мог принять более удобное положение полусидя. Пульс стучит в висках, я все время смотрю ему в глаза, пытаясь прочитать мысли. Что если он меня ненавидит? Презирает? Ассоциирует с болью?
Если бы мне не позвонили прошлым вечером, я бы не решилась прийти снова.
Что-то нужно сказать. Поблагодарить? Его глаза немного мутные, да и в общем он выглядит неважно: сильный отек на лице, губы синие, челюсти в прямом смысле намертво сцеплены шиной. Для закрепления эффекта подбородок зафиксирован пращей.
— Можно я просто посижу с тобой немного? — наконец, спрашиваю. Он выглядит удивленным, но кивает. Я пододвигаю табуретку ближе к изголовью, присаживаюсь. Это хорошо, потому что колени рядом с ним дрожат. Все это время я держу его за руку. Наверное, у него температура, он такой горячий… как солнышко.
— Может быть, позвать доктора?
Он отрицательно качает головой.
— Только скажи, и я мигом.
У него половина лица перебинтована, а глаза улыбаются. Они темные, почти черные, еще и зрачки расширенные, смотрю в них, словно в самую ночь.
Он одет в белую майку, лежит под одеялом. Палата отдельная, здесь даже уютно. Его отец какая-то шишка, которая может себе позволить купить лучшее лечение. Боже, его отец шишка, он мог бы отдыхать где-нибудь на Бали, а не устраивать стриптиз перед кучкой неадекватов.
Тем более с таким телом. Наверное, на этом самом Бали девушки устраивали бы состязания, чтобы самим перед ним раздеться.
Темные волосы на голове коротко подстрижены, кожа смуглая. Руки крепкие, я нащупываю мозоли на ладонях. А потом спохватываюсь:
— У тебя, наверное, есть девушка, — стараюсь, чтобы голос звучал шутливо: — Ей не понравится, что я трогаю тебя, — отпускаю его, отвожу глаза и прячу руки под коленями.
Он мешкает, потом раскрывает ладонь и ждет. Стреляет взглядом, дескать, верни как было. Жест требовательный, лежа в койке после ранения, он пытается командовать, и я невольно улыбаюсь этой просьбе-приказу. Нерешительно снова вкладываю свою ладонь в его горячую, немного влажную. Так и молчим, смотрим.
Все позади, мы в безопасности, но в глубине души, в той ее части, которая подчинена инстинктам, мы все еще вдвоем среди врагов и держимся друг за друга. Вернее, конечно, я за него.
Глава 5
Время тянется.
Понятия не имею, что говорить. Тем более, он не может пока ответить. Я даже не уверена, что Ярослав — это его настоящее имя, а не выбранное случайно для прикрытия.
Да нет, настоящее, конечно, его так все называли. И парень в маске с пауком, и Тодоров.
— Твоей маме бы не понравилось, что я здесь, — закидываю удочку. Сложно в одиночку вести разговор с посторонним человеком. Нет общих тем. Нет общих знакомых. Ничего нет, кроме благодарности и воспоминаний о самых страшных минутах в жизни.
В его глазах снова мелькает чертовщинка, он слегка сжимает мою руку и ведет большим пальцем по ладони. От этого простого жеста волоски на коже встают дыбом, моя спина прямая, словно я в корсете для коррекции осанки. Я продолжаю что-то говорить, чтобы заполнить паузу:
— Мне никто не хотел ничего рассказывать, но я так рыдала, что доктор сжалился. Я вообще довольно плаксивая, но в экстремальных ситуациях, оказывается, словно высыхаю. Девочки все плакали в ювелирке, — делаю паузу, он смотрит на меня. — У меня одной не было слез. Я честно пыталась выдавить из себя хотя бы одну, чтобы быть как все. Не получилось. А потом прорвало! Хирург заверил, что если операция пройдет успешно, — а она пройдет, я верю, — ты еще неделю полежишь здесь и выпишут. Потом еще дней восемь походишь с шиной, и ее тоже снимут. Дальше, конечно, диета, реабилитация, физио и упражнения. И все станет как было. Но ты, наверное, это и так знаешь.