Смерти Шушу боялся больше. Он растерянно поморгал глазками и, наконец, кивнул в знак согласия.
Я обрадовался:
– Отлично! Идем немедленно!
Теперь у меня был свой укрощенный помысел, который сослужит мне добрую службу.
Мы вошли. Шушу извергнул пламя, тяжелая тьма сразу отступила, и я увидел, что ход ведет глубоко под землю. Мы начали спускаться. Идти по неровным и большим камням было трудно, тем более, что местами проход так сужался, что мне приходилось ползти. Слава Богу, потом коридор становился шире, и я мог идти в полный рост. Иногда мы выходили в просторные залы внутренних пещер. Шушу освещал их, и я видел высокие сводчатые потолки, сталактиты фантастически причудливых форм, красочные камни, прекрасные маленькие озерца.
Чем глубже я шел, тем большее умиротворение чувствовал, а останавливался лишь потому, что уставал Шушу. Так шли мы много дней, или недель, или лет. Потом Шушу начал выдыхаться, и его огонь освещал наш путь все слабее.
В некоторых местах нужно было выбирать направление. Я пытался слушать внутренний голос. Несколько раз он меня подводил, и мы поподали в тупик.
Что поделать? Мы возвращались и продолжали свой путь в правильном направлении.
Шли, пробирались, ползли.
Наконец, ход привел нас в огромный, просторный зал, с высоким потолком, красивым озером посередине и множеством закоулков с разноцветными камнями. Отсюда выхода уже не было. Я решил присесть и отдохнуть. Я чувствовал здесь полную умиротворенность, неописуемое спокойствие и счастье без всяких причин.
Наверное, это и есть высочайшее блаженство.
Меня даже не огорчило то, что Шушу стало совсем плохо. Он перестал бросать огоньки, забился в угол, закрыл глаза и тихо умер.
Меня не испугало даже то, что я остался наедине с собой, в полной тьме и могильной тишине.
Даже наоборот: здесь я почувствовал свое единство с высочайшей сутью всего.
Вероятно, это и есть мой счастливый конец?
Что мне еще предстоит найти?
Что же я искал на самом деле?
Куда я лез по этим темным проходам?
Как сказал Николай Чудотворец, после искоренения помыслов я должен найти себя…
Ну, вот.
Последний из моих помыслов только что покинул меня навсегда.
Возможно, это и есть их искоренение. Хоть корней у них я так и не нашел.
Теперь мне надо найти себя.
Не ирония ли бытия в том, что я всю жизнь прожил в полной уверенности, что мое «Я» всегда со мной? После смерти, иллюзия рассеялась, и я даже не могу себе представить, как выглядит мое настоящее «Я».
Вдруг передо мной само собой вспыхнуло видение: пробежал мальчишка. Он звонко смеялся и играл со щенком. Они бегали по двору, веселились, радовались жизни. Стоял прекрасный солнечный день, и вся природа излучала счастье.
Мальчик сильно походил на меня, а деревенский дворик со щенком – на мое детство. Как это было давно! Эта действительность исчезла! Осталась лишь вспышка цветного видения, как повторяющийся кадр кинофильма. Моего «Я» там точно нет. Я не этот мальчик.
Тут видение изменилось. Дворик превратился в университетскую аудиторию, где молодой человек сидел на лекции. Он там присутствовал, но занятие заботило его меньше всего. Он думал о предстоящей вечеринке с девушками. Я узнал и нашу аудиторию, и лектора, и… Да, я был тем молодым человеком! Но и эта действительность тоже превратилась в пепел, который давно развеялся по ветру.
Ветерок сменил видение на новое. Покой реанимации. Вот я лежу, как меня и оставили с трубкой аппарата искусственного дыхания во рту, с множеством подсоединенных датчиков, и капельницей в вене. Разве это я? Неужели я превратился в этот полуживой труп, который давно нужно было похоронить, вместо того чтобы поддерживать его никому не нужные жизненные функции? Какой глупый термин!
Жизнь или есть, или ее нет, и никакие функции здесь не нужны!
Я отказываюсь быть этим умирающим туловищем, от которого уже веет дохлятиной. Я не он!
И тут я увидел Аниту. Она продолжала самозабвенно петь для меня колыбельную молитву. Песня шла от ее сердца и тянулась к пещерным глубинам моей души.
Я вслушался в слова:
Я разрыдался. Слезы лились из меня потоком. Я дрожал, стонал, ревел, издавал вой и вопли. Колыбельная Аниты проникала все глубже, и я бился в рыданиях все сильнее, пока не повалился на холодные камни.