С этими словами он выпрямился во весь рост, представ перед нами во всей своей полуголой красе, и замер в вопросительном ожидании.
Я смотрел на него, пытаясь припомнить хоть что-нибудь, однако, моя память ничего не пожелала восстановить:
— Я вас не знаю, извините.
Анита испуганно прижалась ко мне, и некоторое время мы вопросительно смотрели на застывшего грека.
Наконец, он отчаянно махнул рукой и начал громко упрекать нас:
— Ну, что за молодежь пошла?! Никаких познаний! Никакого понимания! Догадливости тоже никакой. Зато полно тупости ума. А ведь я занимаю уютный уголок в душе каждого человека! Неужели никто больше не заглядывает туда? А ты еще доктором себя называешь?! Молчи, врун и обманщик!
От этих слов я чуть в обморок не упал, а Анита заплакала. Увидев слезы девочки, грек сжалился и сказал:
— Ладно. Прощаю, чтобы успокоить эту прекрасную девочку, а если уж вы не способны вспомнить меня, то нам надо познакомиться.
Я молча кивнул.
Он сказал:
— Для начала представляю этих симпатичных и прелестных змей. Они — мои дочери. Старшую зовут Гигиея, а младшую — Панацея. Они вас не тронут, пока я не прикажу. А я этого делать пока не намерен.
Анита подтерла слезу, вышла из оцепенения и спросила:
— Как это змеи могут быть вашими дочками?
Мужик недовольно покачал головой, но все-таки чувствовалось, что Анита ему нравится, и он ласково ответил:
— А почему, позволь спросить, они не могут быть моими дочерями?
Анита возразила:
— Потому, что вы сами не змея.
Грек громко рассмеялся:
— Ха-ха-ха! О, да! Какая ты прелестная и смышленая девочка! Ты мне очень нравишься, и я с тобой полностью согласен. Я не змея и даже не змей! Какая ты наблюдательная! Если талант действительно в тебе большой, то сейчас ты даже угадаешь, кто я.
Анита пожала плечами:
— Вы лучше скажите сами.
Грек повернулся ко мне, пристально посмотрел в глаза, и этот взгляд разбудил во мне смутные воспоминания о моем университетском лекторе, который нудно рассказывал древнегреческие легенды. Этот рассказ я лениво воспринимал сидя на задней парте. Гигиея, Панацея, их отец…
Вспышка осветила мой мозг, и я сказал неуверенно:
— Асклепий?! Вы, наверное, всеми почитаемый Асклепий? Бог медицины!
Глаза грека вдруг засверкали от злости. Он почернел от негодования и накричал на меня:
— Я бог врачевания, а не медицины! И зовут меня Эскулап, а не Асклепий! Зачем ты, гадина, называешь божественную науку исцеления именем какой-то знахарки и предательницы? Нет никакой медицины! Есть только исцеление! И если ты хочешь иметь со мной дело, то знай, и запомни навсегда: я — бог врачевания и зовут меня Эскулап!
Я испуганно кивнул в знак подчинения и пролепетал:
— Да, извините, вы — Эскулап, бог врачевания.
Это его немного успокоило:
— Какая несправедливость! Настоящую науку величают в честь аферистки, а мое имя забыли! И зачем мне такое бессмертие? Оно мне нужно?
Тут Эскулап вдруг сильно погрустнел. Он присел на ближайший камень и… заплакал.
Утирая слезы, он обратил свой взор на Аниту и сказал ей жалким голосом:
— Я должен был родиться обычным смертным человеком. Прожил бы спокойную жизнь у подножия горы Олимп и умер бы себе под сосной, но мой отец совершил ужасное преступление. Вы не можете себе даже представить, что он сделал…
Анита подошла близко к Эскулапу, погладила его и сказала:
— Успокойся. Не вспоминай плохое.
Но бог исцеления продолжал плача:
— Отец убил маму. Он сжег ее на костре беременную. Представляете?! Она ему чем-то не угодила. А там, в ее чреве, был я.
Анита, потрясенная услышанным, нежно обняла Эскулапа.
Он тоже ее обнял и сказал:
— Костер был огромным, и бедная мама сгорела быстро, однако, отец не хотел моей смерти и вырвал меня из огня… Я помню, восседает мой отец на престоле с магическим жезлом в правой руке, а перед ним огромный кентавр, которому отец говорит: «Друг мой, Хирон! Вот я отдаю свое смертное чадо тебе на воспитание, и если он преуспеет в искусстве исцеления, да пусть исцелится сам и станет таким же бессмертным, как мы, Боги Олимпа! Ибо он — мой сын».
Эскулап замолчал.
Я стоял в полной нерешительности, не зная, что делать. Анита же погладила Эскулапа по голове и сказала:
— Дорогой дядя Эскулап. Можно тебя так называть?
Лицо Эскулапа просияло:
— Да, да! Как ты мне нравишься! Конечно, ты можешь меня так называть. Я для тебя буду дядей Эскулапом.