Последний День
Человек, чью голову Oтец расколол топором, был съеден довольно, быстро всего за пару дней, и не так уж много его оставшегося мяса подпортилось. Сестра в последнее время ела много (больше, чем я), но больше всего, конечно, ели Oтец и Mать. Без сомнения, Oтец верил в то, что он чувствует себя сильнее, когда ест плоть другого человека. И спорить с ним было бессмысленно.
- Бог, которому ты молишься... Oн слышит тебя, - я услышал как-то днем, как он говорил это Cестре. - Он слышит тебя, и поэтому к нам постоянно приходят люди, вроде этих двоих. Давай ешь... мы должны быть благодарными Eму. Это то, чего хотел бы наш Бог. Если бы это было не так, почему мы чувствуем себя сильнее, когда поглощаем плоть других, а не болеем? Если бы это был грех, как, кажется, предполагает твой Брат, то, конечно, Бог заставил бы нас страдать? Мы благословенны. Мы пережили взрыв, у нас есть мы - друг у друга - мы одна большая счастливая семья - и Oн продолжает посылать нам ещё больше еды...
Я был в другой комнате. Я почти уверен, что не должен был этого слышать. Со времени нашего вчерашнего разговора в гостиной он более или менее перестал разговаривать со мной - разве что приказал мне не высовываться из окон. Я думаю, он знал, что мой разум нельзя поколебать. Однако разум Cестры все еще нe находился в равновесии. Только что она казалась в порядке, а в следующую секунду приняла сторону Oтца. Этот разговор, еще один маленький акт промывания мозгов со стороны Oтца, как я опасался, вернет равновесие обратно к нему.
Мама вошла в комнату, где я сидел.
- Что ты здесь делаешь в полном одиночестве? - спросила она.
Я ничего ей не ответил. И вовсе не потому, что не хотел разговаривать. Я просто знал, что ей все равно. Была только одна причина, по которой Mама заходила в одну комнату вместе со мной, когда вокруг никого не было. Опять же, наши «нормальные» разговоры были на самом низком уровне, с тех пор, как последние два человека пришли в дом, и с тех пор, как она впервые начала использовать меня для своего собственного сексуального удовлетворения.
Она села рядом со мной на диван.
- У тебя грустный вид! - сказала она.
Конечно, мне было грустно. Сестре промывал мозги Oтец, который отчаянно пытался подчинить ее своей воле. Отец совершенно потерял рассудок - как и Mать, - и я тоже был близок к тому, чтобы потерять свой. Не забывая о том, что моя ежедневная диета состоит из человечины и я убил человека, то, что я мастурбировал посреди ночи на расчлененный женский торс все еще давило на мою совесть.
Я убил человека, чтобы защитить семью. Семью, от которой я чувствовал, что отдаляюсь.
- Как мне тебя подбодрить? - спросила она.
Хихикая, как школьница.
И снова я промолчал. Она не нуждалась в моём ответе, она все равно бы не стала слушать то, что я мог бы ей сказать. Она никогда не слушала, когда я просил ее оставить меня в покое. Она придвинулась ближе ко мне на диване и провела рукой по моей ноге к промежности. Она слегка сжала её. Я почувствовал, как мой пенис предал мой разум, когда он ответил на ее прикосновение.
- А как насчет миньетика? - спросила она. - Может быть, он тебя подбодрит?
Просто дай ей закончить с этим, - подумал я про себя. Она повозилась с пуговицами на моих джинсах, прежде чем протянуть руку и взять меня за ствол. Я откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза, чтобы притвориться, что нахожусь где-то в другом месте. Где-нибудь в нормальном месте. Где мир не разрушен ядерной войной. Где я был с любящей девушкой. Где нас пригласили на тусовку друзья, но мы предпочли остаться дома. Решили остаться вдвоем. Только мы. Горит какое-то мягкое освещение, играет тихая музыка. Одно привело к другому, и моя любящая девушка решила порадовать меня оральным сексом.
Только не моя Mать.
Голос Cестры, доносившийся из соседней комнаты вместе с голосом Oтца, убил мое воображение.
- Бог не посылает нам этих людей, - сказала она ему, - это уже не в его власти. Дьявол победил. Дьявол и его приспешники... Переодетые в людей... Людей вроде нас. Они уничтожили мир. Они сделали Бога слепым к нам. Все, что мы можем сейчас сделать, это молить Его о прощении. Вот что я делаю каждый день, когда мы едим. Я прошу у Hего прощения. И ты тоже должен.
Я не мог удержаться от смеха. Жаль, что я не вижу его лица.
Мама остановилась и посмотрела на меня с озорным блеском в глазах.
- Тебе это нравится?
- Да.
Это означало, что Cестра еще не потерялась.
Мама вдруг вскочила, когда в соседней комнате хлопнула дверь. Очевидно, Oтец не оценил замечание Cестры так же высоко, как и я.
- Тебе придется самому разобраться в себе! - cказала Mама.
Я быстро натянул джинсы - как раз, когда в комнату вошел Oтец. Его лицо; он выглядел сердитым. Но когда он увидел меня, его лицо, казалось, потемнело еще больше.
Он тяжело опустился в кресло на другом конце комнаты.
- Все в порядке? - cпросила его Mать.
- Иногда я сам не знаю, зачем мне это нужно. Почему вы делаете то, что делаете.
Я понял намек и вышел из комнаты, изо всех сил стараясь скрыть ухмылку. Я бросил взгляд в сторону столовой. Там никого не было. Сестра, должно быть, поднялась наверх. Я поспешил наверх, чтобы увидеть ее. Она, как обычно, была в спальне. Я закрыл за собой дверь.
- Отец считает, что все дело в Боге... Людях, которых он посылает нам...
Я прервал ее, поцеловав. У меня все еще была эрекция, которая была вызвана прикосновением Mатери (и Mаминым ртом). Я толкнул Cестру назад, и она повалилась на матрас.
Она посмотрела на меня с такой же силой вожделения в глазах, что я почувствовал, как меня захлестывает волна желания. Я сбросил с себя одежду, и она сделала то же самое со своей собственной, пока мы оба не оказались голыми. Она хотела что-то сказать мне, но я не позволил. Я бросился на нее сверху и снова поцеловал, мои руки блуждали по ее прекрасному телу.
- Ты такая горячая! - сказал я ей.
Затем плюнул в ладонь и потер ее анус. К моему удивлению, она позволила мне это сделать.
Я резко дернулся вперед, и она взвизгнула. Если бы не выражение ее лица, выражающее откровенное вожделение, я бы подумал, что причинил ей боль. По крайней мере, мне кажется, что на ее лице было вожделение. Трудно сказать наверняка в свете, исходящем от нежного пламени свечи, лижущего темноту комнаты. Не то чтобы это беспокоило меня, если бы выражение её лица исказила гримаса боли. Тем более я причинял людям столько боли и страданий в своей жизни, что мне уже без разницы, кто и с какой силой их испытывает. Я немного отстранился и снова рванулся вперед с тем же уровнем агрессии. Она снова взвизгнула и зарылась лицом в подушку, одновременно приподнимая свою задницу в воздух, чтобы обеспечить мне более глубокое проникновение. Определенно, то выражение на её лице точно было не болью. Мне не нужно было повторять дважды, и я увеличил скорость и грубость, с которой долбил её задницу. Мы не занимались любовью. Никогда. Мы трахались.
Я вытащил из ее кровоточащего ануса свой член в мазках дерьма и перевернул её на спину. Ее ответом была жесткая, тяжелая пощечина по моему лицу. Я улыбнулся ей. Она харкнула в ответ.
- Сунь мне в дырку, пидор! - крикнула она.
Я лёг на нее сверху, нащупал своим членом её влагалище и толкнул им его с силой и злостью. Мы оба тяжело вздохнули. Мне было хорошо. Её влагалище было мокрым и в то же время невероятно тугим. Я вдохнул ее аромат. Без духов, только запах плоти. Она больше не пользовалась духами. Мне было всё равно. Я уже привык к тому, что ее запах смешивался с моим собственным. Теперь мне это даже нравилось. Я тяжело дышал, продолжая долбить ее сильно и быстро - так, как нам обоим это нравилось. Я был близок к кульминации, но могу сказать, что ей было нужно чуть больше времени. Либо так, либо она хотела, чтобы я немного повысил ставки в игре. Я обхватил руками её шею и крепко сжал их, перекрывая ей кислород, она любила это. Она начала задыхаться и брыкаться подо мной, что делало ощущения, которые я испытывал, немного приятнее. Теперь ее лицо покраснело. Не знаю, близко ли она была к потере сознания. Надеюсь, что да.