- Должно быть, мы схватили все, что могли, и прыгнули в машину.
- Куда мы ехали? - cпросил я его, но он только пожал плечами.
Если у нас и был план, то он никак не мог вспомнить, какой именно. А пока он, казалось, был доволен тем, что нашёл этот дом. До сих пор я не уверен, было ли это потому, что он чувствовал себя в безопасности, или потому, что, как он позже сказал мне, у машины закончился бензин, когда мы подъехали сюда. Неужели это была слепая удача?
Я посмотрел в окно туда, куда смотрел он, и спросил, что он там высматривает.
- Мародеров.
Он сказал мне, что когда происходят плохие вещи, общество имеет тенденцию разваливаться, и каждый становится сам за себя. Людей не заботит то, кого они могут ранить, убить или изнасиловать ради своих интересов. А мы просто хотим защитить себя и продолжить жить.
- Я не знаю, где находятся хозяева этого дома, - сказал он мне, - но теперь он наш, и мы должны защищать его. Ты слышишь меня, Cынок?
Я прекрасно его слышал. Слово «Cын» странно прозвучало в его устах. Чужеродно. Я посмотрел на фотографию: отец, мать, дочь и сын.
Выжившие
Никто из нас не помнил своих имен, когда мы очнулись. И как мы ни старались, они так и не вернулись к нам. И по сей день я часто задаюсь вопросом, как же меня тогда звали. Сестра говорит, что я выгляжу так, как будто мог бы быть «Беном». Но когда я смотрю в зеркало, то не вижу в нём никакого «Бена».
Я не знаю точно, когда мы перестали пытаться вспомнить. Начав все заново в этом странном, но удобном с учетом обстоятельств доме, мы могли бы воспользоваться возможностью выбрать себе новые имена. Мы решили не делать этого, хотя на всякий случай наши воспоминания вернулись к нам однажды точно так же, как легко исчезли в самом начале. Мы скорее подождем, чтобы увидеть, что произойдет, а не потеряем свои имена навсегда. Как оказалось, мы редко обращались друг к другу именами или ярлыками. В тех редких случаях, когда нам это удавалось, мы делали все просто; мать есть мать, отец есть отец, а сестра есть сестра. Для моей Cестры я был Братом. Для наших родителей мы были дочерью и сыном.
Хозяева дома так и не вернулись, к нашему большому облегчению. Мы объявили его своим, и в то время я не был уверен, как далеко мы зайдем, чтобы сохранить его таковым. Спросите меня сегодня, и ответ будет прост: мы пойдем так далеко, как только сможем, чтобы удержать то, что считаем своим. Мы так никогда и не узнали, куда они делись. Я предположил, что они, возможно, сделали тоже, что и мы пытались сделать - загрузили машину и просто рванули как можно дальше в надежде убежать от разрушений. Однако Oтец отверг эту идею. Он сказал, что если бы они это сделали, то взяли бы еду из шкафов. А так шкафы были битком набиты всевозможными продуктами. Несказанная удача, учитывая, что мы понятия не имели, где находятся ближайшие магазины (если вообще остались хоть какие-то магазины). К нашему счастью, мы нашли не только еду, но и свечи и газовые фонари, спрятанные в гараже. И это тоже была неимоверная удача, учитывая, что в доме не было электричества.
Неужели прежние обитатели дома знали что-то такое, чего не знали мы? Судя по всему, они очень хорошо подготовились. Нет. Должно быть, это просто удача. В конце концов, если бы они готовились к концу света, то я уверен, что они не покинули бы свой дом. Конечно, не без того, чтобы взять свечи и еду.
Первые несколько недель мы провели, слушая радио в машине, чтобы попытаться поймать какую-нибудь радиостанцию, передающею новости из внешнего мира, которые могли бы быть полезны. Отец надеялся, что поблизости военные разобьют спасательный лагерь или что-нибудь в этом роде, куда бы мы могли добраться. В общем, Oтец сутками возился с радиоприемником. Женщины были в доме, а мне было приказано стоять снаружи машины, наблюдая за возможными грабителями.
Конечно, радио оказалось бесполезным. Одна статика на всех каналах, которые мы постоянно пробовали, а затем через некоторое время аккумулятор автомобиля просто испустил дух, убив любой шанс найти спасение в радио. В конце концов мы ничего не делали. У нас была еда, мы были друг у друга, и мы решили, как группа, что рано или поздно помощь должна прийти; надежды были вызваны тем фактом, что время от времени мы видели, что далеко в небе над нами пролетали военные самолеты.
С точки зрения еды мы хорошо питались. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было чертовски глупо и нерационально. Мы должны были рассчитать то, что у нас было. Стараться, чтобы её хватило на дольше, чем было на самом деле. Я думаю, что нам удалось хорошо питаться чуть больше месяца, может быть, дольше, но ненамного. Когда Oтец понял, что запасы продовольствия уменьшаются быстрее, чем он ожидал, он действительно начал нормировать порции, но, конечно, к тому времени было уже слишком поздно. Наш рацион был сведен практически к нулю, и мы жили за счет самых маленьких порций, все больше и больше голодая.
Я думаю, что больше всего скучаю по песочному печенью.
И настоящему стейку.
Мясу, которые мы ели до того, как это случилось.
- И что же произошло? - спрашивала иногда Cестра Oтца.
Он сидел рядом с открытым огнем - сжигая поленья, которые мы собирали снаружи, а потом разрубали их старым топором, найденным в гараже рядом с домом, - и рассказывал нам обрывки того, что привело к падению бомб. До сих пор я не уверен, говорил ли он правду или просто использовал свое воображение, чтобы дать тому, что произошло, объяснение.
Итог: жадность одного человека привела к концу света.
Отец рассказал нам, что он увидел, как в воздух взметнулось грибовидное облако и яркий, почти ослепительный свет взрыва. Он описал, как от этого взрыва его внутренности завибрировали до самой сердцевины, вызывая мгновенную тошноту и страх, что что-то важное вот-вот разорвется. Опять же я не уверен, насколько это было правдой, а насколько ложью для нашей пользы; сказка на ночь, детям перед сном.
Довольно скоро настал тот день, которого мы так боялись. Наши запасы подошли к нулю (за исключением нескольких крошек чёрствых сухарей).
- Нам нужно выйти из дома, - сказал мне Oтец, когда однажды утром я спустился к несуществующему завтраку. - Мы должны найти какую-нибудь пищу, пока у нас есть силы, в противном случае мы умрём от голода.
Я не стал с ним спорить. Я знал, что если мы ничего не предпримем (и очень скоро), то его слова не будут такими мелодраматичными, как они звучали. Я даже не задавался вопросом, стоит ли одному из нас оставаться в доме с одной из женщин, пока другая уходит с Oтцом. Таким образом, был мужчина снаружи, чтобы найти еду, и мужчина внутри, чтобы защитить жилище.
Шовинистические мысли не так ли?
До того, как взорвалась бомба и все изменилось, я уверен, что женщины были такими же, как и мужчины (в некотором смысле даже более сильные), но теперь - в этом новом мире - я не мог чувствовать этого. Без сомнения, это было связано с историями о бандитах, которые Oтец рассказывал нам холодными ночами.
Вооружившись кухонным ножом, топором из гаража и фонариком, мы с Oтцом вышли из дома в поисках припасов. Мы не знали, с чем нам придется столкнуться. Может быть, какой-нибудь дикий зверь, бродящий по лесу с той же целью, что и мы? Может быть, другие выжившие? Может быть, мы найдём хоть маленький, но проблеск надежды? Как бы то ни было, вскоре после того, как мы покинули дом, мы поняли, насколько все плохо на самом деле, и что ничто уже никогда не будет таким, как прежде, несмотря на наши надежды на спасательную экспедицию, увозящую нас от хаоса разрушенного мира в какое-нибудь безопасное убежище, которое мы могли бы научиться называть домом.
* * *