- Нет, синьор, не поверю... Не обижайтесь, но мы, болонцы, вообще народ довольно недоверчивый... Может, вы и сочтете мое предположение смехотворным, синьор, но, мне кажется, вы привязаны к дереву. Я не ошибаюсь?
- Кажется, это вполне очевидно, нет?
- А можно узнать, каким образом вы оказались в подобной ситуации?
- От скуки... Делать было нечего, и я сам себя связал... а потом стал ждать, пока вы меня освободите... Ведь именно так вы и поступите, не правда ли?
- Непременно, синьор, я вас отвяжу и возьму с собой в Мольо.
- Зачем?
- Чтобы посадить в уютненькую, свежевыкрашенную известкой камеру. Надеюсь, цвет вам понравится.
- Вы хотите посадить меня за решетку только за то, что отвяжете от дерева? Странно. Никогда не пойму итальянцев!
- Нет, синьор, я вас арестую за то, что ночью у вас хватило нахальства угрожать револьвером сержанту карабинеров! И больше - ни слова. Устав запрещает разговаривать с задержанными!
Карло Коррадо, мысленно возблагодарив Небо за такой чудесный реванш, разрезал веревки Хантера.
- А теперь, синьор, протяните мне руки, чтобы я смог застегнуть на них эти красивые браслеты!
- С удовольствием, сержант!
Роналд резко выбросил руки вперед, и улыбка застыла на губах Коррадо в правой руке англичанина поблескивал пистолет, и его дуло смотрело явно в живот сержанту. Карло поглядел на оружие, потом - на англичанина и снова перевел взгляд на револьвер.
- Ma gue, синьор! - возмутился он. - Неужели вы собираетесь меня прикончить?
- Если понадобится - да!
- Синьор, я женат...
- Ну и что?
- Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?
- Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.
- Уверяю вас, синьор, и не подумаю!
- В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.
- Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!
- Вы предпочитаете умереть?
- По зрелом размышлении - нет, синьор.
Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.
- Лучше разрезать, так будет гораздо проще...
- Гораздо проще, Мортон, было бы утопить "Мэйфлауэр"*, тогда мы не получили бы американцев на свою голову!
______________
* Корабль, на котором в Америку прибыли первые эмигранты. (Примеч. авт.)
Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.
- У вас есть чувство юмора, Ронни!
- Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!
Мортон повиновался.
- Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?
- Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?
- Спросите у него сами!
- Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.
Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:
- А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?
- Поищите!
- Нет времени. Куда вы его спрятали?
- Это мой секрет.
- Хотите помучиться, Субрэй?
- Не особенно.
- Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.
- Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?
- Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я - да!
- Интересно было бы взглянуть...
- Пожалуйста!
Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.
- Вы все еще не хотите говорить?
- Нет.
- Что ж...
Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:
- Ронни!
- Отвяжитесь, Майк!
- Ронни... Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?
- Запрещаю вам упоминать о моей жене!
- По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!
Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:
- Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?
- Вне всякого сомнения, Ронни.
- Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!
- Это не ваша работа, Ронни... Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость... Вы джентльмен, Ронни...
- Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?
- Понятия не имею, старина...
- Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках...
- Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни...
- Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию... Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!
- Сочувствую вам, Ронни... Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок... тоже не сахар...
- И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?
- Повторяю, старина, нас облапошили!
Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил... И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать... Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию - он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, - и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы...
Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное - больше не видеть Жака.
- Санто... вам непременно нужно оставаться в Болонье?
- Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей...
- А что вам дороже: работа или счастье?
- Разве это несовместимо?
- В Болонье - да.
- Из-за Субрэя?
- Да.
Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:
- Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска... Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.
- А ваш дядя?
- Он может обойтись без меня, как и я - без него.
- Тогда нам надо уезжать поскорее.
- Положитесь на меня!
Так разговаривая, они подошли к дереву, у которого мыкался несчастный сержант, и боясь, и надеясь одновременно, что его обнаружат. Тоска первой увидела Коррадо. Молодая женщина остановилась и указала на него мужу:
- О, смотрите, Санто!
Фальеро подошел к сержанту:
- Ну и ну! В вашем-то возрасте...