- Слушай, - сказал он вдруг, - мне не дойти.
Думала ли она когда-нибудь, что окажется с ним одна ночью в лесу и что единственным желанием ее будет бежать от него без оглядки? «Никогда мне не объяснить, как я здесь оказалась, - думала она,- а тут еще Берестов, он только и ждет, чтобы я оступилась. Все пропало, все пропало…»
- Он что-то говорил мне, - продолжала Кукушкина,- но что, я не могла понять. Все просил взять какое-то письмо у него дома; мне казалось, что он бредит. А потом он дал мне ключ. Долго плутала я по лесу и только к утру вышла на какой-то полустанок.
Кукушкина рассказывала, не замечая, как потемнели лица ткачих, какой грозный гул нарастал в зале. Лишь только она кончила, поднялась Васена, всем показавшаяся в этот раз величественной и толстой.
- Куда был ранен Водовозов? - спросила она.
- Я… не знаю. В грудь.
- Ты не знаешь? - зловеще повторила Васена.- Ты даже не подошла к нему. Ты, гадюка, оставила его одного в лесу помирать. В спину, в спину его ножом ударили, сучья ты дочь! Вот кого судить-то надо!
- Я думала, он умер, Василиса Степановна,- прошептала Кукушкина.
- Умер? Ну погоди.
Васена села. Наступила тишина.
- Кому адресовано письмо Водовозова? - спросил судья.
- Берестову.
- Почему же вы его утаили?
- Я это сделала ради Павла Михайловича,- прошептала Кукушкина.
- Так ли? - спросила Васена Берестова.
- Не совсем, - сказал тот. - Скорее из страха.
- Читай, Денис Петрович, - сказал судья.
Письмо это, написанное корявым почерком и переполненное грамматическими ошибками, приведено здесь в более или менее исправленном виде. Вот оно.
«Здравствуй, Денис Петрович, если ты получишь это письмо, то, значит, меня уже нет на белом свете. На этот случай его тебе и пишу.
Я начну издалека. Я долго молчал и теперь буду длинно рассказывать. Помнишь Дроздовку, где мы с ребятами восстанавливали советскую власть? Не стану рассказывать, как да что, только попал я на обратном пути в соседнюю с ней деревушку, к одной знакомой женщине, - та мне только что не в ноги: выручай, Паша. Что такое? Ведет она меня в клеть, и вижу: в полутьме - луч такой пыльный из окна - лежит на тулупе мальчишка в сапогах и спит. «Вот,- говорит она, - спасай эту девочку, смотри, как парня ее вожу, кругом солдатня». - «Что же я могу сделать?» Это я. «Да ты, говорит, начальство». Посуди сам, какое я был тогда начальство. Но в одном она была права: девочке, без отца, без матери, в деревне, где час назад шла пальба, а завтра, может, будет втрое, делать было нечего. Словом, я взял ее с собою.
Отряд наш уже ушел, коней у нас не было, пошли мы с ней, рабы божие, через лес пешком. Смешно вспомнить. Идем. Молчим. Она делает вид, что ноль внимания, и я вида не даю. Каким же я молодым был тогда - всего три года назад. Но разглядеть ее, конечно, разглядел. Вышагивает в своих сапожонках, но видно, что слабенькая.
Так бы, может, и вообще ничего не было, если бы в сумерки в лесу не напоролись мы на дезертиров.
Было их всего человека четыре, и, как видно, они нас испугались больше, чем мы их, но один из них со страху стал палить и попал, дурак паршивый, мне выше локтя. Сказать правду, мы бы с тобой это и за рану не посчитали, но спутница моя отнеслась ко всему ужасно серьезно. Уж она и примачивала и прикладывала - все так важно, смешно было смотреть.
На ночь костра мы не разводили, просидели до свету под моей курткой. Девчушка, пока перевязывала, так ко мне попривыкла, что теперь привалилась к моему боку и уснула. Так и спала, уткнувшись лицом в карман моей гимнастерки. Помню, все вздрагивала.
И вот я поселил Машу в городе у дальней своей тетки, а сам сразу же уехал в армию. Вернулся через полгода. Жили они без меня плохо, меня, видно, ждали, только обо мне и говорили. Я для них стал вроде каким-то сказочным богатырем. Маша при виде меня и краснела и белела, а потом, гляжу, стала поплакивать. Помню, вывел я тогда ее для объяснения в сад: давай, мол, выкладывай, что с тобой такое. Никак не могла сказать, а потом вдруг взглянула да как брякнет: «Ведь вам на дворянках жениться нельзя?» - «Почему же нельзя?» - говорю. Она опустила голову, хочет сказать, губы дрожат, ну никак не может, несколько раз собиралась, пока сказала:
«А ведь я офицерская дочка».