- Это впереди. А позади мясо наворочено и потроха.
- Денис Петрович, - приподнимаясь на локте, сказал Водовозов, - ты, часом, не в монахи ли собрался?
- Нет, - улыбаясь ответил Берестов, - просто ц постарше. И поумней.
- Да как же нам было иначе?
- Да никак, конечно. Все было правильно. Но кроме «кони, ура, к победе!» хорошо бы помнить и о том, как выглядит поле боя после атаки. Помнишь, Борис, мы с тобою видели, как Кукушкина вела по улице спекулянтов. Вела и глядела по сторонам. И упивалась властью. Наше дело и необходимо, и благородно по целям, его нужно любить, но…
- Что «но»?
- Не следует слишком входить во вкус.
- Сложное положение, - усмехнувшись, сказал Водовозов.
- А ты думал, - ответил Берестов.
«Вот все и отошло, - говорил себе Борис, - вот все и отодвинулось куда-то. Осталась одна могила, заросшая косматой травой. Она-то на всю жизнь».
Они с Берестовым возвращались в розыск.
- Знаешь, - сказал Денис Петрович, - недавно один парень из губкома рассказал мне о ней целую историю. Он знал Леночку по фронту. Наши войска входили в один город, из которого белые уже драпанули, а госпиталь вывезти не поспели. Вернее, осталось в нем несколько солдат и два-три офицера. А Ленка была тогда при санитарном отряде, они прибыли в город первыми, чтобы подготовить место для лазарета. И вот узнаёт она, что какие-то субчики в папахах, называющие себя красноармейцами, собираются раненых кончать. Кажется, это были дезертиры, которые, в ожидании наших частей, собирались таким манером перед нами выслужиться. Примите, мол, нас в объятья, мы сами белых прикончили. Темное, пьяное зверье. Всякое бывало. А в лазарете, кроме одного врача и трех нянек, никого. И Ленка с ними - не то комиссар, не то квартирмейстер, не то охрана. Что делать?
«Ну, что же, запрет снят, - думал Борис, - теперь мы хоть поговорить о ней можем».
- И что же она удумала? - продолжал Берестов. - Собрала комсомольцев, прикинули они свои ресурсы, подсчитали и решили организовать оборону госпиталя. Все честь по чести, поставили в окно пулемет, расположились во дворе, а как те сунулись - вдарили, сперва поверх голов, а потом… Один из раненых офицеров, весь в бинтах, выполз на выстрелы, долго ничего не мог понять, а как увидел, что ребята госпиталь защищают, закричал своим: «Господа, это наши». А Ленка ему так спокойненько, так ровненько,- помнишь, как она умела, словно бы между делом: «Ваши? Нет, почему вы так подумали? Вон они - ваши -за кровью сюда лезут». Ты не думай, что ее так уж совсем больше и на свете нет.
«Память, только память, - думал Борис, - как мне этого мало!»
- Между прочим, - сказал Денис Петрович, - в Колычевском уезде стало беспокойно. Завтра на рассвете мы с тобой выезжаем туда.
Милка сидела на крыльце дома, где жил Берестов, она подставляла то ту, то другую щеку лучам осеннего солнца, и вид у нее был самый беспечный, но это был только вид. Она ждала Дохтурова.
Чтобы не слышать, как ноет сердце, она старалась себя развлекать. Рассматривала прохожих. Вот на улице рядышком идут Ряба с Нюркой и о чем-то оживленно разговаривают. Милка долго смотрела им вслед. Они теперь всегда ходят вместе, и Нюрка, как все заметили, им порядком командует и помыкает.
Подошел Сережа и сел рядом. Они часто виделись последнее время и почему-то часто ссорились. Так и теперь-некоторое время они беседовали мирно, но потом неожиданно поругались.
- Я бы уж не стал перед ними трястись и бегать на задних лапках! - запальчиво сказал Сережа.
- «Я бы уж, я бы уж», - насмешливо ответила Милка.
Это почему-то страшно возмутило Сережу.
- А что ты сделала? Ну скажи, что хорошего ты сделала? Вышла на суд: «Ах, судьи, я его любила!» Да?
Это уже взорвало Милку:
- Посмотрела бы я, как бы ты выступил, если бы тебе на улице каждый день во всех темных углах говорили, что зарежут. Если бы матери твоей грозили. Так-то все вы храбрые… Я! Я!.. Да ты и на суде-то не был, тебя по малолетству и на суд-то не пустили.
- Это подло! - закричал Сережа. - Укорять человека его физическими недостатками! Был я на суде!
Оба они вскочили.
- Не был.
- Был!
Покрасневшие, разъяренные, они не заметили, как кто-то вошел во двор и остановился, наблюдая их ссору.
Это был Дохтуров, возвращавшийся из тюрьмы. Он прислонился плечом к стене и стал ждать, что будет дальше.
- Был я на суде! - кричал Сережа. - И слышал все, что ты пищала. Много они дали, твои показания. ..
- Зато твои показания… - ехидно вставила Милка.
Сережа замер, потрясенный. Такого он не ждал. Слезами бессильного бешенства наполнились его глаза, и он, казалось, готов был закричать или броситься на землю, а Милка смотрела на него со страхом и раскаянием.