- За ради бога! - ответил комендант. - Пусть ваши мальчики сидят у меня на кухне, пусть на здоровье кушают тюремные щи. Пожалуйста.
Но розыск долго не мог еще успокоиться.
- Вот идиотка, - шептал Морковин.
Ряба хватал за рукав то того, то другого, стараясь что-то разъяснить, хотя все и так было ясно.
Этого Борис не рассказал Милке.
Не только он, но и все в розыске (если не считать, конечно, Кукушкиной) ходили как в воду опущенные, и вдруг...
Был пасмурный серый день, когда Морковин - в последний раз - торопился в тюрьму. В руках его была папка из мохнатого картона, горло обложено желтой ватой и обвязано тряпкой: он простудился из-за дождя и целых три дня сидел дома.
Городская тюрьма - старинное низкое здание, как водится, красного кирпича - расположилась на небольшом пригорке и была хорошо видна. Поэтому Морковин сразу разглядел человека, вышедшего из тюремных ворот. Это был Берестов.
Побежденный. Настолько побежденный, что Морковину в первый раз в жизни захотелось с ним немного поговорить. Однако он, конечно, ни минуты не думал, что у Берестова возникнет ответное желание. Они молча шли навстречу друг другу. И, как ни странно, Денис Петрович остановился.
- Горло? - спросил он, кивнув на желтую вату.
- Как видите.
- А куда это вы? Уж не в тюрьму ли?
- Вот именно что в тюрьму, - с готовностью ответил Морковин.
Берестов внимательно посмотрел на него. Потом Они закурили.
- Зачем же? - спросил Берестов.
- Да так, - насмешливо ответил следователь,- дела. Л вы, наверно, у своего друга были, советы ему давали и наставления? Ну, что же, каждый делает свое. Только мы его все равно расстреляем.
- Извините меня, как вас по отчеству…
- Назарович. Анатолий Назарович, - с той же поспешностью ответил Морковин.
- Анатолий Назарович, ответьте мне, за что вы его хотите расстрелять?
«Ишь как заговорил, - выражала морковипская улыбка. - Что-то раньше мы не вели с вами таких задушевных бесед».
- В самом деле, - продолжал Берестов, - вы верите, что Левка и его парни - это спасители отечества, а Дохтуров - диверсант?
Морковин, сегодня как-то особенно тонкий и легкий, стоял, прислонясь к забору, и благодушно курил.
- Знаете, - ответил он, - гго правде сказать, мне это не так уж и важно. Главное, я считаю, что в основе это дело правильно. Ваш спец в душе все равно вредитель, и это понятно. Отними у человека поместье, завод, дом, выгодную должность - он, ясное дело, будет вредить. Этот инженер до семнадцатого небось рысаков держал.
- Скажите, - продолжал Берестов. - а если бы у вас отняли ваш огородик с грядочками…
Следователь бросил папиросу и затер ее каблуком.
- Мне пора, - сказал он, многозначительно взглянув на Берестова.
- Ну, что же…
Денис Петрович повернулся и пошел в тюрьму, следователь шагал за ним, испытывая раздражение и смутную тревогу. Странно, таким тоном побежденные не говорят. Делает вид? Ну что же, ничего другого ему и не остается!
- А что это вы возвращаетесь? Забыли что-нибудь? - все-таки не удержался и спросил Морковин.
И тут Берестов сказал загадочную фразу:
- Нехристь я. Нет во мне любви к врагам моим.
Когда они вошли в проходную, охранник почему-то спросил у Морковина пропуск («Новенький?» - с удивлением подумал Морковин, его в тюрьме хорошо знали), а посмотрев на пропуск, просил подождать.
- Чего ждать?! - закричал вдруг следователь и выругался.
- Спокойно, гражданин, - строго сказал охранник.
«Погоди, тебе начальство сейчас покажет «спокойно»,- злорадно подумал Морковин. Только вот присутствие Берестова смущало его. Появился комендант тюрьмы, почему-то очень веселый. Он семенил к Морковину, улыбался.
- Ай, как некрасиво вы поступаете, - сказал он, - такому лицу, как часовой, даете такой пропуск.
Морковин смотрел на них подозрительно. «Что же это может быть?»-думал он.
- Он же сидел себе дома, - продолжал комендант,- он лечил горло ромашкой. Денис Петрович, расскажи ему, что такое советская власть.
- Решением ВЦИКа, - наставительно начал Берестов, - военно-транспортные трибуналы уничтожены. Во время революции и гражданской войны, как вы знаете, нам некогда было думать о правовых нормах и писаных законах. Враги с нами ох как не церемонились, и мы с ними церемониться не могли. Наш суд был скор тогда, а нередко и жесток. Иначе и быть не могло. Ну а теперь, как вы опять-таки знаете, советская власть стоит крепко, у нее теперь есть время для того, чтобы разобрать спокойно, кто прав, кто виноват. Вот почему ликвидированы все губернские и транспортные трибуналы, вот почему вместо многочисленных судов - особых и чрезвычайных- вводится народный суд. Это называется революционной законностью. Видите, товарищ Морковин, против вас сама советская власть.