Выбрать главу

Наконец дошла очередь и до Милки. Она начинала собой свидетелей защиты. Конечно, ей гораздо легче было бы говорить после Бориса или Кости, когда настроение, созданное Левкой, быть может, несколько и рассеялось бы, однако ее вызвали первой.

Когда она вошла, в зале пронесся гул. Многие мужчины улыбались. Ткачихи за судейским столом холодно смотрели на нее. Все это она скорее почувствовала, чем увидела.

Судья задал обычные вопросы. Милка отвечала.

- Расскажи, Ведерникова, как и когда познакомилась ты с компанией Курковского?

Милка ответила, но так тихо, что никто не услышал.

- Погромче, - сказал судья.

- Я их видела один раз, - повторила Милка.

По залу прошел шепот.

- Когда это было?

- Когда они хотели меня убить, - внятно сказала вдруг Милка и прямо взглянула на судью.

Этот ответ произвел впечатление. Все затихло.

- Расскажи.

- Вот они про меня говорят сейчас гадости, это потому, что они знают, что я знаю. .. И потому, что я все-таки пришла в суд, хоть они и грозились убить маму. Вот вы сейчас мне не .поверили, когда я сказала, что видела их всего только один раз, а ведь это правда. Только Николая я видела часто, так часто, как только могла, но я не знала, что он в банде, он говорил мне, что работает в мастерских. Я знаю, это ужасно, что я связалась с Николаем, тем более что все - ну решительно все! - меня предупреждали, но я ведь не знала, что он убийца…

- Нельзя ли полегче, - бросил Левка.

- Осторожней в выражениях, Ведерникова, это еще нужно доказать, - сказал судья.

- А почему? - вдруг надменно спросила Милка. - Почему же вы не остановили его, когда он говорил про меня? Ведь то, что он говорил, тоже нужно доказать. Пусть я была десять раз дура, когда связалась с Николаем, но, кроме него, для меня никого не было.

- Что тоже нужно доказать, - усмехнувшись, вставил Левка.

- А ты чего суешься? - сердито спросила вдруг Васена.

Милка сейчас же повернулась к ней и стала рассказывать.

- Ведь предупреждали меня и мама и все,- доверительно говорила она, - ну не верилось мне, да и только! Наконец пришли ко мне наши ребята, Борис Федоров и Костя, и сказали, что Николай пригласит меня на вечеринку, а на самом деле заманит в банду. Так оно и было. Он действительно пригласил меня на вечеринку, но я ничего никому об этом не сказала, а взяла и пошла.

- Для чего ж ты пошла?! - горестно воскликнула тут многосемейная Екатерина Ивановна, наклонясь вперед и уставляя на Милку свой утиный нос, словно она им слушала.

Милка сейчас же обратилась к ней:

- Ну как вам объяснить? Ну любили бы вы человека, а вам пришли вдруг и сказали бы: он убийца,- вы поверили бы? А потом, знаете, я подумала: если он убийца, то и мне незачем жить на свете. Вы понимаете?

Екатерина Ивановна кивала головой. Это она понимала.

Опрос свидетельницы Ведерниковой шел как-то странно. Обе ткачихи теперь подались вперед с самым сосредоточенным видом, а Милка обращалась только к ним. Судья вообще не вмешивался в этот женский разговор. И всем присутствующим, хотя им отнюдь не все было понятно, казалось, что если Екатерина Ивановна кивает головой, то, значит, все правильно и в порядке.

- Привел меня Николай к тете Паше, а сам уехал. Сперва было ничего, все действительно только пили и ели. А потом Васька Баян стал петь контрреволюционные песни, а Левка вдруг полез ко мне, но, знаете, я его ударила по лицу. Он мне этого забыть не может, да и я, если правду говорить, вспоминаю об этом с удовольствием.

Милка совсем не думала острить, ей было не до этого. Но она действительно с удовольствием вспоминала о том, что в тот тяжелый час вела себя мужественно. Однако в зале рассмеялись. Это был уже другой, добродушный смех. Даже судья улыбнулся.

Милка осмелела и взглянула на Александра Сергеевича. Он, как и раньше, сидел, опираясь локтем в колено, покусывал палец и смотрел на нее исподлобья улыбающимися глазами.

- Но дело не в том, - горячо продолжала Милка, - они меня решили убить. - Она снова мельком взглянула на Дохтурова, тот уже не улыбался.- Это я не просто так говорю, меня предупредил один хороший человек, которого я не хочу здесь называть. А раз они решили меня убить, то они при мне не стеснялись, да что там, они хвастались тем, что убили Ленку, подружку мою. Наверно, убивали они и других людей, потому что говорили: «Теперь мы так не работаем, теперь уже на два аршина под землей - и всё». А вот что было главное: они говорили об Александре Сергеевиче, говорили с намеками, всё с угрозою, но главное вот что они говорили: «Живет человек спокойно, ест, пьет, на работу ходит, ничего не ведает, какая ему роль в пьесе приготовлена». Разве они говорили бы так, если бы знали, что он готовит взрыв, - пьет, ест, живет спокойно. И потом - серьезная роль в пьесе. Значит, они все это за пьесу считают, за пьесу, которую они же и поставили? Конечно, они при мне так откровенно не говорили бы, если бы не собирались меня убить. Левка так и сказал: «При этой теперь можно говорить все что угодно».