— Не плачь, не плачь, дочка, — старалась она погладить Наталкину голову. — Видишь, бабка уж вызволилась.
Саша выбрался сам и стоял, тяжело дыша. Голова его кружилась так сильно, что весь лес перед ним как будто качался.
— Никита, — с трудом проговорила бабушка Ульяна, — а ну, возьми детей, я малость вздохну.
Дед поднял голову и посмотрел на солнце.
— Недолго вздыхай, бабка, — сказал он, — по болоту путь долгий.
Гришака подтянул поближе испуганную Маньку.
— Не балуй, — сказал сердито, — из болота тянуть не стану. — Но сам отвернулся и тихонько вытер кулаком глаза.
Бабушка Ульяна взглянула на него и, вздохнув, шагнула от дерева вперёд.
— Идём, идём, сынок, — ласково повторила она. — Вот бабка и передохнула.
Саша с шестом в руке опять двинулся вперёд, ещё старательнее ощупывая корни и следя за приметами дороги.
— Козой не скачи! — строго сказал ему дед Никита. — Ты у нас поводырь, за всех в ответе. Есть там слева дуб с развилкой? Примечаешь?
Упругий зелёный мох качался у них под ногами. Деревья, обвешанные длинными прядями серого мха, стояли, как косматые лесные чудища. Они были тонкие, не толще руки человека.
— Я ещё молодой был, — заговорил дед Никита, — а они вот такие же тонкие были, как сейчас. Мох их душит, сосёт. Так они с ним и борются, ни живые ни мёртвые. А ну, гляди хорошенько, дуб старый поправей на пригорке стоит. На него заворачивай.
И Саша заворачивал и шёл по зыбкому мху и слушал, как под ним тяжело шевелилась, хлюпала и сторожила его чёрная холодная трясина. Временами он оборачивался и смотрел на серьёзные лица детей, на осторожные движения их маленьких ног. Гришака крепко держал за руку Маринку и, сурово сдвинув брови, следил за каждым её шагом, весь нахохлившийся и напряжённый.
Наконец мох перестал колыхаться под ногами: чувствовалось, что под ним уже не трясина, а твёрдая земля. Ещё несколько шагов, — чахлые деревья остались позади, и Саша выбежал на зелёный, покрытый не мхом, а травой бугор.
— Пришли! Пришли! — закричал он изо всех сил и, размахнувшись, пустил свой шест, как дротик, вверх. — Дедушка, пришли, — крикнул он опять и, сбросив с плеч мешок, закружился на месте, не в силах сдержать свою радость.
Дед Никита, тяжело дыша, взошёл на бугор и, осторожно отвязав полотенце, опустил Павлика на землю.
— Мать твоя крепко за тебя сегодня молилась, — сказал он сурово. — Андрюшкин это остров. Дошли.
Остров поднимался из болота высоким холмом, заросшим старыми огромными деревьями. Сосны, липы и дубы росли группами, а между ними на весёлых полянках пестрели цветы. Наполовину вкопанная в крутой склон, виднелась небольшая избушка. Крышу её покрывал плотный зелёный мох, брёвна потемнели от сырости, единственное, очень маленькое оконце поблёскивало на солнце.
Гришака, пыхтя, возился с верёвкой, запутавшейся в Манькиных рогах. Отвязав верёвку, он шлёпнул Маньку по спине.
— Ну ты, моё хозяйство, пошла! — сказал строго.
Строптивая Манька замотала головой и, зайдя сзади, неожиданно поддала Гришаке рогами так, что он покатился кувырком прямо Маринке под ноги и сбил её.
— Так тебе и надо, — сказала бабушка Ульяна. — Зачем скотину обидел?
Она уже сидела под сосной, держа проснувшегося Ванюшку на коленях. Близнецы, соскучившиеся в разлуке во время путешествия по болоту, стояли рядом, взявшись за руки, и что-то оживлённо говорили друг другу на своём языке.
— Скорей! Скорей! — торопил Саша, указывая вверх рукой. — Бабушка, вот Андрюшкина хата, тут шагов сто осталось. Скорее!
Бабушка Ульяна чуть заметно вздохнула и встала, придерживаясь за ветку рукой. Близнецы весело заковыляли впереди.
Односкатная крыша избушки низко нависала над передней стеной и так позеленела от мха, что с вершины холма её, наверное, трудно было отличить от зелёной лужайки, на которой ока стояла. Дверь была плотно закрыта, маленькое оконце с одним стеклом находилось рядом с ней, но оно было такое мутное, что Саша, прижавшись к нему лицом, ничего не мог рассмотреть внутри.
С сильно бьющимся сердцем он потянул дверную ручку, но дверь, на которой не было ни замка, ни засова, видно, разбухла или была прижата осевшей сверху притолокой, не пошевелилась. Саша растерянно оглянулся. Все уже подходили к домику.
— Дедушка, — крикнул он, — что же делать? Дверь не открывается!
— Сейчас посмотрим, — отозвался дед Никита. Тяжело налегая на берёзовый шест, он подошёл к хате, вытащил из-за пояса топор и, крепко стукнув несколько раз по брёвнам, довольно кивнул головой.
— Ещё столько же лет выстоит. А дверь вовнутрь открывается. Её нажать нужно.
Дед с размаху надавил на дверь с такой силой, что лысина у него покраснела и на шее выступили толстые жилы. Дверь скрипнула, но не поддалась. Дети собрались около бабушки Ульяны, как цыплята около наседки, и с интересом смотрели: что будет дальше?