— Где? — Маэглин принялся с любопытством оглядываться. — Если мы сможем подстрелить хотя бы калеку, то приготовим на ужин прелестное жаркое. Признаться честно, походные гномские сухари и эльфийские лепешки в последнее время вызывают у меня весьма странные ощущения. Похоже на то, что вскоре я буду страдать от жестокого запора.
— Я тебе голову отгрызу, гном! — рявкнул Мим не оборачиваясь. — И меч не понадобиться…
— Эль! — вдруг воскликнула она, указывая на небо.
— А?
— Улетели, определенно улетели… Какая жалость!..
— Эль!
— Чего она говорит? — обернулся Мим к колдунцу.
— Что?
— Она сказала «эль» или что-то вроде того.
— Это означает «звезда», — пояснил Маэглин. — Довольно примитивное эльфийское восклицание. На ряде языков Средиземья это также означает распространенный спиртной напиток, но в данном контексте, я склонен полагать, речь все же идет о звезде.
— Что это она делает? — спросил он, стараясь не оборачиваться.
— Танцует, — Маэглин неспешно набил трубку и, раскурив, выпустил колечко. — Эльфы, что ни говори, примитивный народ, несмотря на многочисленные достижения в области искусства. Слишком часто атавистические инстинкты берут верх над разумом. Песни и танцы в свете звезд для них обычное дело.
— Отвратительно! — заявил наугрим. — Лично я считаю, что это просто отвратительно. Демонстрировать обнаженное тело в пошлом призыве к спариванию…
— Зачем был дан нам разум? — продолжал распалившийся гном. — Чтобы рыть, копать и добывать! Чтобы изобретать и создавать! И ни одно порядочное существо не должно отвергать сей дар в угоду низким плотским желаниям!
— Тебе легко говорить, — мстительно отозвался Мим. — У вас, гномов, небось и баб-то нету.
— Что?!
— А ежели и есть, то, наверное, так уродливы, что вы их специально прячете, чтобы над вами не смеялись.
— Мне говорит об уродстве житель болот, который только что жаловался, что недостаточно уродлив?!
— По крайней мере, я в уродстве кое-что понимаю.
— А я, по-твоему, нет?!
— А что — да?
— Нет!
— Что?
— Что?
— Успокойтесь э-э-э… друзья мои, — пробормотал Маэглин. — Каждый народ обладает собственными представлениями о красоте и добродетели.
— А я о том и говорю, — рыкнул орк. — Ежели дева-лебедь хочет танцевать голой пусть танцует! Пусть хоть у меня на коленях танцует!
— А я говорю — нет! — закричал гном. — Я не желаю, не желаю, не желаю этого видеть! Я не желаю иметь ничего общего с подобными вещами!
— Хочешь — не хочешь, а уже поимел, — гадко ухмыльнулся Мим.
— Это что еще значит?
— То и значит. Спроси у мамы с папой.
— У кого? — страшным голосом переспросил он. — У кого?!
— Ну это… у родителей.
— Лично мне совершенно все равно, — вставил колдунец. — Мудрость, которой я достиг, позволяет мне совершенно не обращать внимания на желания плоти. Совершенно не обращать…
— Никогда не произноси больше этого слова, — предупредил гном сверля Мима взглядом. — У наугримов не бывает никаких… никаких на букву "м".
— Молотов? — предположил орк. — Да нет, у вас же есть боевые молоты и другие… тоже молоты, только которые для кузнецов…
— Молока? — с отсутствующим видом произнес Маэглин. — Молока и коров. Если подумать, то это вполне логично, друзья мои. Попробуйте-ка свести корову по тысяче пятидесяти трем ступенькам вниз, в какой-нибудь Шестой Ярус Подземных Чертогов.
— И молока тоже. Но я про другое «м». У нас бывают только «п». Точнее — два «п». Папа и папа, ясно?
— Никогда, никогда больше не произноси при мне этого слова! — продолжал гном. — В противном случае ты приобретешь себе страшного врага, который будет следить за тобой с утроенным тщанием!
— Получается четыре, — сказал орк.
— Четыре?
— По два «п» в каждом слове "папа".
— Мой славный злобный Мим, — прошептала рыба. — Ты далеко продвинулся.
— Пока еще недостаточно далеко, мой повелитель.
— Дальше, чем многие.
— Многие? — переспросил орк.
— Твой кузен Ибун разбил лагерь в полутора лигах к востоку от вас.
— Стало быть, он доберется до Источника раньше нас, — прикинул Мим. — А эти… мои спутники тебе больше не нужны.