Внезапно Вишенка закрыла младшей сестре рот ладошкой и громко и чётко произнесла:
- Ты умрёшь, папа. Если ты сейчас уйдёшь, ты умрёшь. И я умру, и мама, и Мышенька тоже. Но ты, папа, будешь первым.
В словах девочки было столько уверенности, что Айша тут же забыла про Грейера. Вымесив ногами болотную грязь возле дома, она вернулась и поднялась на террасу. Тина медленно стекала вниз с подола её платья.
- Что ты такое говоришь, дочка?! - взволнованно твердила она, упав на колени и обняв утирающую кулачками слёзы Мышку и спокойную Вишенку. - Нет-нет! Мы все останемся в живых! И ты, и ты, - Айша поцеловала девочек в щёчки. - И я, и даже папа...
Вишенка ответила ей, ещё тише и ещё увереннее, чем прежде:
- Я чувствую, мама, что всё будет именно так. Пусть идёт, отпусти. Ты не в силах ничего изменить.
Грейер всё это время стоял за оградой. Он не мог слышать последние слова девочки, но те, что Вишенка сказала ранее, не оставили его равнодушным. Он не хотел быть виноватым в смерти дочерей. Но желание спасти свою шкуру и обида на жену, которая больше верила этому Эндрю, чем ему, Грейеру, брали верх над чувством ответственности.
Грейер последний раз глянул на Айшу и девочек. Они обняли маму, та гладила их по спинкам. Затем воскликнул:
- А, чёрт с вами!
Развернулся и побрёл по трясине в сторону центра города.
- Мамоська, папа уходит, - пролепетала Мышка.
Айша обернулась. Её муж действительно уходил прочь.
- Мы больше никогда не увидим его, - тихонько сказала Вишенка. - Прощай, папа...
Они ещё немного постояли на крыльце, глядя вслед бредущему по болоту Грейеру. Было холодно, все продрогли, и, едва дождавшись, когда муж скроется из виду, Айша повела девочек в дом греться горячим чаем, заваренным на вскипячённой в кастрюльке на камине воде.
Уходили практически все. Жители покидали Вэллпорт. Дети, старики, здоровые и больные. Все, кто считал, что лишь покинув город, они смогут остаться в живых. Бежали, взяв только необходимое, бросая дома и все нажитое, домашних питомцев, друзей и родных, которые отказывались идти. Бежали в надежде не заразиться. С верой в неминуемое спасение.
Оставались единицы. Нет, вовсе не доводы Эндрю или Джереми двигали этими людьми. Пожалуй, возможность умереть или покорность принятия высшей кары - последнее, о чем они думали. Оставшиеся в Вэллпорте были либо люди совсем немощные, вконец расхворавшиеся, либо те, кому совесть не позволяла бросить близких.
На рассвете толпа заполнила главную площадь до краев. Мужчины, женщины, дети, в тёплой походной одежде, в высоких сапогах и в теплых головных уборах, с рюкзаками и палатками за спиной, с малышами на руках. Толпа приглушенно гудела. Обсуждали маршрут, по которому поведет их мэр. Женщин и стариков волновало, часто ли будут стоянки и можно ли будет успеть за время перерыва приготовить поесть; мужчин - как разбивать палатки на болотистой почве. Вопросы о том, куда придут горожане, и как скоро закончится их путь, звучали редко: страх, что болотистая дорога приведет их к гибели, прочно засел в подсознании людей.
- А сколько уже время? - то и дело раздавались возгласы в толпе.
- Без пяти восемь, - отвечали им счастливые обладатели наручных механических часов.
Если случалось, что подсказать время было некому, люди вокруг сокрушались:
- Как жаль, что остановились городские часы!
И взгляды людей невольно скользили вверх по стянутым тиной массивным белым колоннам, перемещались на величественные часы со стрелками, которые венчали фасад поросшего мхом здания администрации, и далее поднимались ещё выше, на анфиладу крыши и, с острия шпиля, уходили в туманное и неподвижное небо. Оно неизменно молчало.
Ровно в восемь двери муниципалитета распахнулись, и оттуда, словно мураши, стали выбегать и распределяться по крыльцу люди в военной униформе. Следом за ними показался мэр и члены правительства, также одетые в камуфляж.
Мэр вышел на середину крыльца, и пространство вокруг него словно по команде очистилось от людей. Мэр внимательно оглядел притихшую толпу и, довольный выдержанной паузой, поднёс ко рту рупор и начал свою речь.
- Друзья мои! - толпа с облегчением выдохнула. Начало оказалось добрым. - Дорогие жители нашего славного Вэллпорта! Сегодня важный день в истории города, в жизни каждого из вас. Мы вынуждены уйти, - он вновь замолчал, а тысячи людей вокруг затаили дыхание. - Думаю, все понимают, что такое решение далось мне нелегко. Мы любим наш город, мы вложили в него немало сил, и теперь нам тяжело бросать его на растерзание безжалостной природы. Но сохранить жизнь сейчас - ценнее. Мы уходим в поисках спасения. Я уверен, мы найдем его. И после - обязательно вернёмся!
Толпа вновь загудела. Были слышны восторженные возгласы, кое-где раздавались аплодисменты. Вернуться хотелось всем, и не столько даже в сам город, сколько - к привычной, уютной жизни, в которой есть электричество и вода, нет перебоев с лекарствами и питанием, где платят зарплату работникам, а дети - ходят в школу. Кризис пошатнул и расколол общество, и теперь, измотанные внутренними распрями, бытовыми неудобствами и мором, люди жаждали возврата жизни в привычное русло.
После короткого, но пламенного, выступления, мэр передал слово руководителю службы безопасности города.
Широкоплечий мужчина вышел на середину крыльца, уверенным движением взял рупор у мэра и произнес:
- Внимание! Движение осуществляем колонной. Направляющие - я и мэр, идем во главе. Следом - руководители и сотрудники администрации. Затем - остальные жители города. Мобилизованные врачи распределяются по ходу движения. Замыкает отряд служба безопасности. Движение начнется от площади по Морской магистрали и далее, по улицам, до выхода из города.
Ему пришлось прерваться. Люди, охваченные волнением, начали движение. Брали в руки поклажу, хватали детей и пытались пробраться поближе к краю площади. Гул толпы нарастал. В воздухе стало скапливаться напряжение. Выход с площади на Морскую магистраль был перегорожен живой цепью из бойцов отряда службы безопасности. Они не выпускали людей, и в рупоры отдавали приказ построиться в колонну по четыре человека.
Но рев и визг перекрывали громкие голоса, доносящиеся из рупоров. За считанные секунды возникла давка. Люди теряли друг друга, с криками и плачем бросались на поиски, но в сумасшествии толпы отыскаться было не возможно. Падали в трясину рюкзаки, пакеты, вещи. Падали в трясину немощные старики и слабые дети, и, если в тот же миг упавших не поднимали из жижи и не ставили на ноги, их затаптывали десятки ног и, лишенные кислорода, они тонули в мутной воде.
Мэр бегал по крыльцу, призывая всех к порядку, начальник службы безопасности тщетно кричал в рупор. Спуститься в толпу они не решались. Внезапно в этой суматохе возвысилась над прочими лысая голова убогого, словно вымоченного в прокисшем растворе бриллиантового зелёного, Джереми.
Его голос, сначала почти не различимый в общем гаме, звучал все сильнее и настойчивей. Через пару минут речи его можно было услышать уже за пару десятков метров от него самого. Звуки, что вырывались из горла юродивого, хлестким кнутом рассекали тяжелый мутный воздух. Отчего-то он не гасил голос Джереми, а напротив, усиливал его.
- Безумцы, одумайтесь! - летели во все стороны его вопли. - Люди, что же вы творите?! Вы не спасетесь, давя и убивая друг друга! Посмотрите! Я выше вас на две головы! Знаете, как мне это удалось?! Я стою на трупах!
От центра к периферии толпу передернуло волной, и она замерла. Затем, как по команде, десятки сотен голов развернулись в сторону юродивого. Казалось, еще немного, и неразличимые лучи из глаз людей проделают в Джереми дыру. И внезапно, охваченные единым порывом, люди двинулись в центр. У каждого возникло страстное желание сбросить Джереми с его невидимого пьедестала. Толпа сворачивалась в клубок, нити рвались, и вновь терялись связи, удержанные ранее или восстановленные только что, вновь толкали, намеренно и нет калечили. Возникла новая паника и ещё большая давка.