Министр (отеческим тоном, погладив мальчика по вихрастой голове). Ну что, вкусный торт?
Все смеются, все в восторге, растроганы, некоторые чуть не плачут.
Мальчонка (испуганно, говорит по-заученному). Ленорман, Мишель.
Все хохочут, самые чуткие — не так громко, смутно понимая, что в общем-то ничего смешного нет.
Министр (снисходительно). И откуда же ты?
Мальчонка. Из Ла-Виллет.
Министр (переходя к теме дня). А младшие братишки и сестренки у тебя есть?
Мальчонка (очень твердо). Нет. Только отец.
Все ахают, по залу пробегает ропот. Пахнет скандалом. Министр резко выпрямляется и отстраняется от мальчика, только что руки после него не вытирает. Вид у него оскорбленный, как будто организаторы здорово его подвели.
Министр (оглядывая окружающих с откровенной угрозой). И твой отец тут?
Мальчонка (с гордостью). Он в тюряге.
Все снова ахают, повисает молчание. Малыш стирает крем рукавом и снова вгрызается в торт.
Мальчонка (с полным ртом). Ему впаяли десять лет за сотрудничество с фрицами.
Толпу охватила паника. Министр прошел прямо передо мной с перекошенной, будто у него вздулся флюс, физиономией. Я слышал, как он грозным голосом отчитывал какого-то несчастного чиновника, — тот, видно, сидел себе в тихом уголке, покуривал, а тут вдруг его вытащили, да так поспешно, что он и трубку отложить не успел, все размахивал ею, воздевал руки и пытался объяснить, что он во всем этом деле — только маленький винтик, ничего не решает и вообще ни при чем. Но почему-то именно его трубка разъярила министра, он смотрел на нее как завороженный и кричал:
— Так-так, месье курит трубку! Месье из тех господ, что преспокойно курят трубку и думают, что все у них в порядке! А я вам говорю, что это саботаж. Саботаж, понимаете? Чем, интересно, вы занимались при немцах? Курили трубку?
— Позвольте, господин министр! Да у меня родной племянник…
— А табачок небось немецкий?
— Я протестую, господин министр! Всю жизнь курю только отечественный. Да вот, извольте сами понюхать…
Несчастный, к изумлению присутствующих, дрожащей рукой совал трубку под нос министру.
— Уберите с глаз моих свою трубку! — взревел министр. — Скажите лучше, как сюда попал этот негодник?
— Ума не приложу, поверьте, господин министр… должно быть, произошло досадное недоразумение, что-то напутали в списках… но это не я… не в моей компетенции… всего двенадцать тысяч жалованья в месяц… а у меня семья… — сбивчиво бормотал несчастный, не выпуская из рук злополучной трубки. — Но обвинять меня, что я курил при немцах их табак, тогда как у меня, наоборот, родной племянник…
— Ну хватит! — рявкнул министр, выхватил у него трубку и жахнул ее об пол. Но трубка уцелела, и тогда он в дикой злобе подскочил к ней и каблуком разбил вдребезги. На лице старого чиновника отразилось такое отчаяние, он с такой скорбью воззрился на останки своей трубки, что многие машинально обнажили головы. Бедняга всплеснул руками и забил ими себя по бокам, как пингвин. Только тогда к нему, видимо, вернулся дар речи.