Он стоял, прислонившись спиной к стене, жевал резинку и улыбался.
— Так… ни о чем… Пытаюсь понять.
— Что понять, чудак?
Я неопределенно повел рукой:
— Да все это…
Леонс посмотрел на небо.
— Ну-ну… Только чтобы понять все это, — он повторил мой жест, — надо сначала выучить латынь. Известное дело. Думаешь, почему во Франции все идет наперекосяк, — потому что люди не учат латынь. А потому ничего не могут понять. Вот так-то.
Я засмеялся.
— Да нет, я серьезно говорю, — обиделся Леонс. — Кто владеет латынью, тот добьется всего. Он знает, что и как. Он всюду главный. У него есть все: и атомная бомба, и пенициллин. Во Франции всего-то пара сотен человек осталась знающих латынь. У них вся сила. А остальные работают на них. Известное дело.
Он все жевал свою резинку и глядел на облака. Я высунулся из окна. Внизу у самого тротуара пристроился «ситроен», рядом, привалившись к дверце, стоял Крысенок. Он заметил меня и помахал рукой. В машине, конечно, сидел барон, застывший, расфуфыренный, с гвоздикой в петлице. Я закурил, нервно затянулся и выбросил сигарету в окно.
— Опаздывают, — сказал Леонс.
И тут я услышал сигнал: два длинных гудка, один короткий. Я еще крепче сжал книжный корешок в кармане, выглянул на улицу. Крысенок завел машину. Из выхлопной трубы вырывались клубы дыма. У меня перехватило горло, я посмотрел на Леонса:
— Пошли?
— Не спеши, — сказал он. — Им надо подняться на три этажа, а нам только спуститься на два… Надеюсь, на этот раз не прогадаем.
Я промолчал. Леонс перегнулся через перила. Уже были слышны гулкие шаги по деревянным ступеням.
— Ну, тронулись потихоньку.
Мы осторожно пошли вниз. Я слышал только нарастающий гул, тяжелые, неровные шаги все ближе… Видел коврики у дверей и белые таблички с названиями фирм: «Акционерное общество…», «Аудиторское бюро», «Энергоучет», «Обмен валют». Как и ожидалось, их было трое. Один рылся в кармане — искал ключ. У другого висел на плече зеленый холщовый мешок с буквами «Ф. Р.» — «Французская Республика». Третий, помоложе, сразу понял, кто мы, и вздернул ручонки. Этот из полиции, подумал я.
— Вы тоже, да поскорее, — сказал Леонс.
Двое взрослюг моментально задрали руки. Легавый пожирал взглядом наши лица, будто внушая: «Погодите, вы у меня еще попляшете…» — но нас не проймешь, мы бывалые.
— Иди-ка сюда, ты, с мешком.
Инкассатор шагнул вперед. Он держал руки вытянутыми прямо вверх, со сжатыми кулаками. Рукава пиджака сползли, из-под них виднелась старенькая поношенная рубашка — видно, он надевал ее только на работе. На вид — типичный счетовод, у которого все всегда в ажуре. А такое с ним впервой.
— Можешь опустить руки пониже, папаша, — сказал я ему. — А то устанешь. Согни в локтях-то. Вот так..
— Извините, я просто не привык. — Он облизнул губы побелевшим языком. — Будь я вашим отцом…
— Знаю-знаю, — перебил я его и ловко снял мешок у него с плеча.
— Вы за это ответите, сопляки, — прохрипел легавый.
— Повернись-ка, милок.
Он с перекошенной рожей и поднятыми руками повернулся лицом к стенке. Я подошел к нему, отстегнул подтяжки и дернул вниз брюки. Под ними он носил белые трусы до колен. Они дрожали мелкой дрожью. Я сдернул и трусы.
— А ну, красавчик, вылезай из порток.
Он шагнул в сторону, я поднял его штаны. И вдруг третий взрослюга, тот, что до сих пор стоял смирно, с открытым ртом и держа руки вверх, согнулся пополам. Это был старик, из кармана его плохонького плаща торчал пакет с едой. Наверное, какой-нибудь курьер, мелкая сошка.
— Хе-хе-хе! Хе-хе-хе! — заблеял он по-козлиному. Скрючившись, он все же старался не опускать руки.
Беднягу так и разбирало.
— Хе-хе-хе-хе-хе!
Лицо его побагровело, по щекам текли слезы.
— Болван! — прошипел полицейский.
— Хе-хе-хе-хе-хе!
Леонс окинул обоих взглядом знатока:
— Жаль, не возьмешь их с собой, для коллекции.
Мы, пятясь, стали спускаться по ступенькам, и напоследок я еще раз обозрел эту сцену: злобный легавый повернул к нам свой рыбий профиль и старается получше запомнить наши физиономии, а старик корчится с поднятыми руками:
— Хе-хе-хе!
Мы бегом сбежали до первого этажа и вскочили в автомобиль. Крысенок сидел за рулем, барон — рядом с ним на переднем сиденье, прямой как палка, с дурашливой улыбкой, в новом сером котелке и с толстенной сигарой во рту.
— Поехали! — сказал Леонс. — Все о’кей! Автомобиль сделал рывок, и тут же мотор заглох. Снова глухой, прерывистый стрекот стартера — и снова осечка. Тишина… только сердце бухало в висках.