– И что вы думаете, кто она? Родственница мадам Оливер?
– Куда более вероятно, что она секретарь… и к тому же нанятый не слишком давно.
Дверь открыл все тот же вежливый псаломщик.
– Вы не могли бы сказать мне имя той леди, – спросил Пуаро, – леди в вуали вдовы, она вошла совсем недавно?
– Мадам Вероне? Секретарь хозяйки?
– Именно. Вы не могли бы оказать нам любезность и спросить ее, не уделит ли она нам минутку?
Молодой человек исчез, но очень скоро вернулся.
– Мне очень жаль. Мадам Вероне уже снова ушла.
– Думаю, это не так, – негромко сказал Пуаро. – Назовите ей мое имя, а я мсье Эркюль Пуаро, и скажите, что для меня очень важно увидеть ее сию минуту, – или я прямиком отправлюсь в префектуру.
Наш посланник снова исчез. На этот раз леди спустилась вниз. Она направилась в салон. Мы последовали за ней. Она повернулась и подняла вуаль. К немалому моему изумлению, я узнал в ней нашу старую противницу, графиню Русакову – русскую графиню, организовавшую одно из самых остроумных похищений драгоценностей в Лондоне.
– Как только я заметила вас в холле, я сразу стала ожидать самого худшего, – горестным тоном произнесла графиня.
– Дорогая графиня Русакова…
Она покачала головой.
– Инесса Вероне, так меня зовут теперь, – пробормотала она. – Испанка, вышедшая замуж за француза. Что вам от меня нужно, мсье Пуаро? Вы ужасный человек. Выжили меня из Лондона. Полагаю, вы расскажете великой мадам Оливер все обо мне и изгоните меня из Парижа? Мы, бедные русские, тоже должны как-то жить, знаете ли!
– Нет, мадам, дело куда серьезнее, – сказал Пуаро, рассматривая ее. – Я предлагаю пойти на соседнюю виллу и освободить мистера Холлидея, если он еще жив. Я знаю все, как видите.
Я увидел, как она внезапно побледнела. И закусила губу. А потом заговорила со своей обычной решительностью:
– Он еще жив… но он не на той вилле. Идемте, мсье. Я заключаю с вами сделку. Свобода для меня – и жизнь для мистера Холлидея, а заодно для вас.
– Принимаю, – кивнул Пуаро. – Я и сам хотел предложить то же самое. Кстати, вы работаете на Большую Четверку, мадам?
И снова смертельная бледность залила ее лицо, но она не ответила на вопрос моего друга.
Вместо этого она спросила:
– Вы позволите мне позвонить? – и, подойдя к телефону, назвала номер. – Это номер той виллы, – пояснила она, – где находится в плену ваш друг. Вы можете сообщить его полиции – но гнездышко опустеет к тому моменту, как они туда явятся. Это вы, Андре? Да, это я, Инесса. Маленький бельгиец все знает. Отправьте Холлидея в отель и сматывайтесь.
Она повесила трубку и с улыбкой повернулась к нам.
– Вы поедете с нами в гостиницу, мадам.
– Разумеется, именно этого я и ожидала.
Я поймал такси, и мы все вместе поехали в отель. По лицу Пуаро я видел, что он сбит с толку. Все выглядело уж слишком просто. Наконец мы добрались до отеля. Нам навстречу вышел портье.
– Там приехал какой-то джентльмен… он в вашем номере. Он выглядит очень больным. С ним приехала сиделка, но она уже ушла.
– Все в порядке, – сказал Пуаро. – Этот человек – мой друг.
Мы вместе поднялись по лестнице. В кресле у окна сидел изможденный молодой человек, выглядевший просто ужасно. Пуаро подошел к нему.
– Вы – Джон Холлидей? – Человек кивнул. – Покажите мне вашу левую руку. У Джона Холлидея есть родинка под левым локтем.
Человек засучил рукав. Родинка была на месте. Пуаро поклонился графине. Она повернулась и вышла из комнаты.
Стакан бренди отчасти оживил Холлидея.
– Бог мой… – прошептал молодой человек. – Я прошел через ад… через ад… Это просто демоны и дьяволы в человеческом облике… Моя жена… где она? Что она думает? Они твердили мне, что она поверит… поверит…
– Она не поверила, – твердо сказал Пуаро. – Ее вера в вас ничуть не поколебалась. Она ждет вас… она и ваше дитя.
– Слава богу… Я с трудом верю, что снова свободен.
– Теперь, когда вы немного пришли в себя, мсье, я хотел бы выслушать вашу историю с самого начала.
Холлидей посмотрел на него с каким-то странным выражением.
– Я… ничего не помню, – сказал он.
– Что?!
– Вы когда-нибудь слышали о Большой Четверке?
– Кое-что слышал, – сухо ответил Пуаро.
– Вы не знаете того, что известно мне. Они обладают безграничной силой. Если я буду хранить молчание, я буду в безопасности… а если я скажу хоть слово – не только я сам, но и все, кто мне дорог, подвергнутся невыразимым страданиям. И это не предположения. Я знаю. И я… я ничего не помню.