Он так на меня посмотрел, что я осекся. Ненадолго, разумеется. Между нами, этот Батлер, даром что манеры у него были изысканные, мог и по шее накостылять. Это тоже чувствовалось.
— Вы все-таки изрядный хам, Джек. Преизряднейший! — Он нажал кнопку селектора. — Эйлин, выдайте, пожалуйста, мистеру Ливайну две контрамарки на вечернее представление.
— Хорошо, мистер Батлер, — промурлыкала за стеной рыженькая.
Ух, как мне не терпелось снова ее увидеть.
Батлер встал:
— Джек, не могу сказать, что общение с вами доставило мне огромное удовольствие. Но ведь мы встретились не для того, чтобы строить друг другу глазки. Все, что я требую от людей, это добросовестное исполнение обязанностей.
Мой помощник рекомендовал вас как надежного человека. Загляните ко мне завтра сразу же после визита в Смит-таун. Я буду здесь до семи. И надеюсь, наше представление придется вам по душе.
На пороге возникла Эйлин. Одной рукой она помахивала оранжевыми полосками бумаги, другой недвусмысленно придерживала дверь, — дескать, получай и проваливай. Я тоже помахал ей шляпой, обернулся к Батлеру:
— Уоррен, дорогой, постараюсь вас не разочаровать. Я сыграю самого великого Гамлета, какого когда-либо видел мир, — и вышел. После его кабинета приемная казалась тесной клетушкой.
— Вам два? — неуверенно спросила Эйлин, моя фамильярность с Батлером ее озадачила.
— Да, но учтите, на галерке у меня кружится голова.
— Тогда вот эти места вам подойдут. — Шутка не возымела действия — Эйлин не знала, где помещается галерка. У нее было счастливое детство. Ого, второй ряд, серединка.
— Надеюсь, ваши девочки не очень потеют.
Взгляд ее означал: «Если ты ноль, то ты — ноль, и никто не обязан выслушивать твои ослиные остроты». Справедливо. Я надел шляпу, вышел в коридор, потом на улицу, в жуткую послеполуденную жару. Леди и джентльмены, вот перед вами абсолютный ноль — рост шесть футов, вес двести фунтов, — ну просто полное ничтожество, только таким и поручают разгребать чужое дерьмо. Я уж было совсем расстроился, но тут припомнил, с каким ангельским смирением сносил Батлер мои насмешки. Это означало, что я ему нужен. Только вот интересно зачем. Тогда это еще было мне интересно.
IV
Я вернулся в контору, отключил телефон, спрятал в сейф стодолларовую бумажку, снова включил телефон и отправился домой, в Санни-Сайд, Квинс. Жить на Манхэттэне мне не по карману, да и шумно и тоска смотреть на вечно озабоченные лица прохожих. По всем этим причинам я предпочитаю стоять, держась за подвесную ременную петлю в набитом вагоне поезда, глядеть, как мелькают за окном подслеповатые фасады фабрик и неторопливо двигаются автомобильные потоки по автострадам, — через двадцать минут я дома.
У нас в Санни-Сайде тихо. Только и слышно, что журчание воды из леек, это жители поливают травку — каждый на своем газончике перед своим домом. Да еще зеленщик высунется из лавки: «Джек, ты будешь последней свиньей, если не купишь у меня вот эти — смотри, какие красивые, — помидорчики!»
В общем, мне здесь нравится. У меня четырехкомнатная квартира — тридцать восемь долларов пятьдесят центов в месяц — и соседи, которые захаживают по вечерам поиграть в покер и послушать радиорепортажи бейсбольных и боксерских матчей. Когда-то, как все, я был женат, но в конце концов жена объявила, что невыносимо жить с человеком, который ночует дома лишь три дня в неделю и не собирается менять образ жизни в ближайшие двадцать лет. Мы разбежались, и вскоре она нашла свой идеал: крошечного клерка в костюмчике, купленном, конечно, в магазине детской одежды. Сей муж ночует дома семь раз в неделю, а со службы возвращается ровно в шесть и ни секундой позже. Я рад за нее. Иногда мы вместе обедаем. Мои родители в свое время тоже были обескуражены тем обстоятельством, что их единственный сын выбрал такую беспокойную профессию. Впрочем, зная мой характер, они не удивятся, если в один прекрасный день я проникнусь идеями индуизма и начну разгуливать по Нью-Йорку в белой простыне.
Воздух в квартире был спертый, и, войдя, я первым делом отворил все форточки. Потом набрал номер моей подружки Китти Сеймор, которая трудилась репортером уголовной хроники, живописала также подвиги городской пожарной охраны и, вдобавок ко всем этим достоинствам, любила меня.
— Китти, у тебя нет желания сегодня вечером посмотреть патриотическое представление?
— Это надо понимать так, что ты собрался в театр?
— Это надо понимать так, что сам директор театра «Джи-ай» пригласил меня.