Мы пообедали в дешевом ресторанчике и пошли на Шестидесятую улицу — у Китти там двухкомнатная квартирка, обставленная простенько, но, как говорится, со вкусом. Всякие разные цветочки в горшочках и прочее.
Она повесила мой пиджак на вешалку и спросила, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я ответил, что не прочь, устроился в удобном — не то что у Батлера — кресле, закурил «Лаки» и задумался о наших с Китти отношениях, каковые продолжались вот уже шесть месяцев. Их можно было назвать дружескими, но и только. Двое симпатичных разведенных людей однажды переспали, не испытав при этом никакого особенного райского наслаждения, но друзьями тем не менее остались. Я, правда, был тогда выпивши. Вернее, зачем-то притворялся пьянее, чем был. Стеснялся, пожалуй.
Китти разлила коньяк в специальные, сужающиеся кверху, бокалы и села ко мне на колени.
— Джек, ты очень устал?
— Ужасно.
— Я понимаю. — Она улыбнулась и положила руку на мое бедро. Волосы у нее были каштановые, а глаза зеленые и хитрющие. — Мы замечательно провели время, Джек. И вообще у нас много общего.
О нет, она не пыталась меня возбудить, наоборот, как бы успокаивала, водя стиснутым кулачком взад-вперед по моему бедру.
— Хм, в известном смысле я чувствую себя достаточно бодро.
Она засмеялась:
— Терпеть не могу робких мужчин. — Ее рука продолжала медленное, но настойчивое движение к моему паху.
Эге-ге, поехали по ухабистой дорожке! — Мне так хорошо с тобой, — сказала она. Ее рука замерла возле моей ширинки. — Джек, обещай, что сегодня ты не станешь надираться.
— Обещаю. Можешь насиловать меня всеми возможными способами.
Мы встали и устремились в спальню, юные и счастливые, — сыщик и его шлюшка-подружка, идеальная парочка из детективных романов.
В эту ночь нами было сделано великое открытие: оказывается, мы действительно друзья, друзья искренние и по-королевски щедрые.
И вот этого в романах уже не бывает.
V
Дорога от Санни-Сайда до Смит-тауна заняла добрых, нет, кошмарных два с половиной часа. Надо сказать, что я без энтузиазма садился за руль моего старого «бьюика», — сказывались последствия бурной ночи. Уже через полчаса мне стало смертельно скучно. Представьте по обе стороны шоссе бесконечные болота, лишь изредка перемежаемые островками суши, на которых теснятся дощатые домишки — выглядели они вдвойне жалко в этих забытых Богом местах. Унылый пейзаж слабо оживляли многочисленные бензоколонки. Комары меня одолевали. Я давил их о внутреннюю сторону лобового стекла, и в конце концов оно стало напоминать поле боя, если смотреть на него с высоты птичьего полета. Сквозь это розовое месиво я уже плохо различал трассу и вынужден был остановиться возле запыленной будки бензоколонки. Мужчина в зеленом комбинезоне и кепке с желтой надписью «Берт» сидел на табурете и пил из бутылки лимонад. Он медленно встал и на полусогнутых приблизился к моей машине. Глаза как у старого клоуна, нос морковкой, зубы желтые — от многолетней привычки жевать табак. А еще старина Берт слишком много времени проводит на солнце — шея у него как старое седло. Он с минуту сочувствующе изучал следы кровавой бойни на ветровом стекле и наконец изрек замогильным голосом:
— Комарье нынче совсем озверело. — Наверное, последние десять лет его собеседниками были лишь лопухи да вон тот телеграфный столб неподалеку от будки. — Жарко и сыро — комары это любят.
— Похоже на то, — согласился я, вылезая из «бьюика», чтобы размяться. Было уже одиннадцать, солнце высоко и прочно утвердилось в безоблачном небе.
К полудню так распогодится, что будет не продохнуть. Я закашлялся — воздух был густой и липкий.
— Плохо переносите жару? — осведомился участливый Берт. — Июнь выдался жаркий. И влажность высокая. Поэтому и комарья здесь тьма тьмущая.
Нет, одним стало меньше. Я успокоил его на своем загривке. Но успел, подлец, успел вонзить свое гнусное жало.