Я считаю себя шамесом если и не шибко талантливым, то уж во всяком случае добросовестным, поэтому перерыл весь дом, благо, перерывать было особенно нечего. Пленок с фильмами здесь быть не могло, это я понял сразу в тех коробках, которые видела миссис Роджерс, компаньон Фентона увез, разумеется, не столовое серебро, а именно пленки. Но я продолжал бродить по этим унылым комнатам, выискивая хоть какую-нибудь зацепку. Вот, например, под стулом пустая упаковка от презервативов. Значит, парень не скучал. Рад за него. Развернул скомканную бумагу — почтовый конверт. Адреса нет, зато нацарапано имя: Ол Рубин. Запомним, вдруг пригодится. Рухнуло кресло — подлокотник был забинтован полотенцем, но оказалось, у него еще и четвертая нога отломана — я его задел, оно и рухнуло. Так, еще одна пачка из-под презервативов. Мой интерес к «любителю настоящего искусства» возрастал. Открыл платяной шкаф — с полдюжины проволочных вешалок. Перешел в кухню. И вот там на полу лежал губернатор Томас Э. Дьюи.
Он был аккуратненько вырезан из некоего иллюстрированного журнала и, даже будучи придавлен ножкой стула, продолжал благодарно трясти руку банкиру по имени… подождите, сейчас узнаем… ага, Эли В. Сэвидж.
Пожалуй, это был второй занятный штришок к характеристике «любителя настоящего искусства». Первый — это как он вовремя отсюда смылся. Из какого именно журнала сделана вырезка, установить я не сумел, но мог поручиться, что из филадельфийского. Надпись под снимком гласила: «На обеде в честь губернатора Нью-Йорка Томаса Э. Дьюи президент Национального квакерского банка, он же глава Ассоциации филадельфийских банкиров Эли В. Сэвидж приветствует виновника торжества». Сэвидж упоминался как претендент на место в кабинете Дьюи в случае, если сей «преисполненный надежд республиканец» попадет в Белый дом. «Губернатор выразил благодарность Ассоциации за бесценную помощь в борьбе за победу над Германией и Японией». Аминь. Если они еще перестанут повышать налоги, я готов причислить их к лику святых.
Я пристально рассматривал снимок. «Разбирайся сам, если сумеешь!»- должно быть, ухмылялся в мой адрес напарник Фентона, покидая свое логово. Я перевернул вырезку — изучил на обороте рекламу спортивных товаров. «Теннисные ракетки — лучшие в мире!» Вряд ли это ключ к разгадке. Нет, губернатор Дьюи и банкиры — вот в каком направлении стоило поразмыслить. Я и поразмыслил, да все без толку. Правда, напрашивалась следующая версия: некто намеревался снять с Батлера десять тысяч баксов, но потом перекинулся на банкира (Сэвиджа, что ли?), и тут игра затеялась такая крупная, что афера с Батлером отступила на второй план. Ничего утешительного в этой версии не было: фильмы с бессмертной Керри мерзавец просто приберег на черный день.
В кухне был установлен телефон. Я приложил трубку к уху и с удовлетворением убедился, что связь еще не отключили. Набрал номер коммутатора и попросил соединить меня с шарашкиной конторой У. Батлера.
— Приемная Уоррена Батлера, — промурлыкала на том конце провода рыженькая киска.
— Эйлин, огнь моих чресел, сообщи шефу, что с ним желает побеседовать Джек Ливайн.
— О, мистер Ливайн! Мистер Батлер отдал мне распоряжение как только вы появитесь, сообщить ему. Еще он просил предупредить, что по телефону разговаривать с вами не станет.
— Тогда передай, что, если он немедленно не возьмет трубку, я в его приемной больше не появлюсь.
— Не сердитесь на меня, мистер Ливайн, я только выполняю распоряжение мистера Батлера.
— Я не сержусь, любимая. Соедини меня с ним поживее.
Довольно долго слышалось лишь потрескивание и жужжание, но покуда мне капали денежки, отпущенные на поиски «любителя настоящего искусства», я был согласен ждать.
Наконец раздался голос Батлера, суровый такой голос:
— Джек, я же предупреждал, что по телефону…
— Мистер Батлер, не горячитесь, вы не на сцене. И вообще, может, хватит играть в шпионов?
— Вы все смеетесь, мистер Ливайн, но мне не до шуток. Я считаю, что это очень серьезное дело.
— А вот Ол Рубин так не думает.
— Черт побери, кто это такой?
— Тот самый «любитель настоящего искусства», которого все мы так любим и ценим. Жаль, что его перестало интересовать наше о нем мнение.
Снова в трубке возникли щелчки, шипение, хрюкание — это избавило меня от необходимости выслушивать истерические вопли Батлера. Когда стало слышно лучше, он говорил уже гораздо спокойнее:
— Джек, извините, тут Эйлин принесла срочную телеграмму. Так что там у вас стряслось? Еще раз извините, сегодня сумасшедший день, я был с вами излишне резок…