Пришлось отмахать восемь кварталов мимо бесконечных сосисочных и закусочных, магазинчиков, торгующих грошовой бижутерией, и ювелирных, беззастенчиво предлагающих дутое золото, сомнительных кафешантанов и снова закусочных, сосисочных… Не всякое дело о вымогательстве стоит таких усилий, уж поверьте.
Обычно я беру тачку, но предыдущий месяц, прямо скажем, не был для меня удачным: несколько мелких расследований да анекдотические обязанности телохранителя при одном зажиточном педике, который не на шутку опасался мести со стороны своего бывшего возлюбленного, — короче, я был на мели.
Когда я наконец добрался до «Лавы», сорочка прилипла к телу, как приклеенная. Я здорово потею — с этим недостатком приходится мириться всем, кто нанимает мистера Ливайна. И еще мистера Ливайна отличает от остальных частных детективов лысина.
И что интересно: в полиции полно и плешивых, и таких, про которых говорят за спиной «босая голова», а вот у шамесов, у всех, кого я знаю, волосы растут чуть ли не сразу от переносицы. Я — исключение. Лысина — мой фирменный знак. Клиент приходит и говорит: «Мне нужен этот… как бишь его… ну такой лысый толстяк… да-да, Ливайн».
Отель «Лава» выглядел в точности таким, каким вы его, наверное, и представляли: десятиэтажное черное от копоти строение с огромным полотняным тентом над двумя узкими стеклянными дверьми. Швейцара, конечно, нет и в помине. Сверху неоновая вывеска, и ночью, бьюсь об заклад на что угодно, она прочитывается следующим образом: «Отель л…ва». В вестибюле было еще наряднее: вдоль стен теснились кресла с выцветшей обивкой, а коричневый ковер чистили последний раз во время первой мировой. Публика соответствовала обстановке: шлюхи, алкаши-доходяги, дезертиры, и сидели они все так чинно в ряд, словно позировали для группового портрета. В тысяче точно таких же вестибюлей приходилось мне наблюдать такую же публику в таких же шмотках и с аналогичными повадками. И пепел они стряхивали на точно такой же серо-буро-малиновый ковер, и читали те же колонки спортивной хроники, и точно таким же неопределенным взглядом встречали меня и провожали. Раз в полчаса кто-нибудь из джентльменов вставал и удалялся обделывать свои темные делишки, или, наоборот, возвращалась леди от первого сегодня — или десятого? — клиента. Словом, текла нормальная криминальная жизнь.
Я подошел к стойке портье. Перхоти на его плечах скопилось столько, что хватило бы набить наволочку, а змеиные глазки глядели на меня без какого бы то ни было интереса. На вид ему было лет сорок.
— Дюк Фентон здесь обретается?
Он полистал засаленную книгу записей, поднял голову и ответил кому-то справа за моей спиной:
— Да, мистер Карл Фентон остановился в нашем отеле.
— В каком номере?
Тут он соизволил улыбнуться. И улыбка предназначалась лично мне.
— Очень сожалею, но правила отеля запрещают давать какую-либо информацию о гостях.
— Да в этом гадюшнике никто сроду ни о каких правилах не слыхивал! — попробовал я урезонить мошенника, но портье с головой углубился в чтение «Дейли ньюс».
Внимательно так читал, очень его интересовали всякие-разные события, ну никак не подумаешь, что перед тобой обыкновенный халдей, у которого одно на уме: как бы вот прямо сейчас слупить со случайного посетителя доллар.
— Очень сожалею, сэр.
Перегнувшись через стойку, я вложил между страниц «Дейли» долларовую бумажку.
— Восемьсот пятый.
— Ты, парень, достойный представитель своей профессии, — сказал я. Такое начало не сулило ничего хорошего. Мне стало совсем муторно, когда лифтер осмотрел меня с головы до ног своими незабываемыми глазами цвета свежего кала. В кабине он потеснился поближе к вентилятору. А весу в бедняге было фунтов четыреста, и пот лил с него в три ручья. Струи воздуха разбрызгивали эту малоприятную влагу по всей кабине. Мне оставалось только жмуриться. Уверяю вас, это ничуть не напоминало прогулку по морскому берегу. Он остановил кабину на пятом, где размещались сауны.
— Груз надо прихватить, — буркнул он. — Погоди чуток.