– Привет, – ответил он.
– Меня Виолетта звать, а тебя?
– Лев, – бросил он и зашел в комнату. Спрятался.
Не захотел разговаривать даже. «Лев». Кошка он задрипанная, вот кто. Львы разве такими бывают?
Вообще-то чего я к новому соседу привязалась? Что мне от него надо? От парней мне нужна только любовь. Не дружба, нет. Я и от девушек дружбы не жду. От них мне нужно только поклонение. В классе все девчонки меня воображалой считают. Высокомерной, точнее.
Ну и пусть. Не хотят поклоняться – не надо, только пусть оставят меня в покое. Все.
Этот Лев-кошка, наверное, в нашу школу придет. Класс в десятый или одиннадцатый. А вдруг к нам? Я бы у него спросила, но он же не хочет разговаривать. Он же гордый. Мог бы вообще к нам не переезжать, его не звал никто вообще-то.
Листья с дуба летят. Он напротив меня, только выше, выше, до десятого этажа, правда. Дуб-ветеран. Наверное, еще печенегов видел. Листья не летят, а падают: бух, бух. У дуба листья тяжелые – медь, куда они полетят-то, бедолаги? Только вниз, на землю, на корм свиньям. Если бы они тут были, конечно. Медь. Жесть. Жесть, все жесть.
Цоя включила.
Когда его слушаю, все внутри замирает, а последние его видеозаписи! Жуть! Как будто он знал, что погибнет. Этот падающий глухой голос, тяжелый, совершенный… страшно. Понимаете, да?
Медь. Жесть.
Говорят, что юность – это прекрасное радостное время. Смотришь, мол, на мир сквозь розовые очки. Видишь хорошее, не замечаешь плохое. Ха! Видно, это кто-то в старости сказал, по забывчивости. Как бы не так – прекрасное, радостное. Оно у меня радостное бывает? Целое лето Захара не видела – вот радость. Только думала о нем – днем, ночью. И никакой метлой его нельзя было из башки вымести. Придумали бы такую программу на компе: «Плохие мысли – вон!» Пусть бы Касперский над этим голову поломал. Он же умный. Ему бы сразу Нобелевскую вручили. Не замечаешь плохое. Два раза: «Ха!» Тогда бы я эту девицу рядом с Захаром и не заметила вовсе. И «розовые очки» – это мура. Иногда ржешь как жеребенок, не зная отчего – это бывает. Так что «розовые очки» надо заменить «телячьим восторгом». То, что юность – легкое и беспечное время – это вообще жуткая ложь. Юность – самый трудный период в жизни, понимаете, да? Осмысливаешь свое «я». Комплексуешь буквально по всякому поводу – не только я – каждый подросток. Начнем с внешности. Кто сам для себя красивый? Нет таких, все себя за уродов держат. И неумные все, я так первая дура. Не умею ни с кем общаться. У меня вообще сплошные «не». НЕ умею, НЕ могу, НЕкрасивая, НЕумная… И еще – и это самое главное: ощущаешь свою полнейшую НЕнужность в этом мире. Раз ничего не умеешь, значит никому и не нужен, ни людям, ни государству (ха-ха, громкое слово). Совсем один, родители сами по себе, и давно. К тому же растешь как бешеный, сам из себя выпираешь, боишься себя. Своего тела боишься: все ли у тебя нормально растет?
Я снова покосилась на телефон. А чего я сижу возле него, как кошка у мышиной норки? Почему я жду, что Захар позвонит? Он что, мне когда-то звонит? Или я сама, что, не могу с ним связаться?
Я набрала знакомый номер.
– Алло, Захар, это ты?
– Да.
– Что ты делаешь?
– А че?
– Просто. За что ты меня ненавидишь, Захар?
– Кто тебе так сказал?
– Ты меня ненавидишь?
– Нет.
– Любишь?
– Нет.
– А что?
– Ниче.
– Все вы меня ненавидите.
– С чего ты взяла?
– Вы меня ненавидите?
– Нет.
– Любите?
– Нет.
– А что?
– Ниче.
Я положила трубку. И совсем забыла, что позвонила затем, чтобы узнать, с кем он был на пляже. Жуть и мура просто.
Одно хорошо: этим летом я наконец-то перестала бояться быть самой собой. Раньше заставляла себя говорить о пустяках, всяких тряпках, побрякушках с девчонками, заставляла себя с ними общаться, шла против своей натуры, понимаете, да? А теперь – со всеми молчу. Не буду больше с ними трепаться. Они сами по себе – я сама по себе. Пусть думают обо мне, что хотят.
Солнце пустилось в путь на ночлег. Скатываясь с дневного холма, укрылось легким облачком-парео. А краснющее-то! Похоже, сегодня оно на пляже перестаралось. Кефирчиком его помазать. Поднялся ветер, зашуршала листва на дубе. Шумящая листва меня всегда успокаивает. Хлопнула входная дверь – мать с работы пришла. Вечер.
Я снова выбралась на балкон. Листья вызвали меня по скайпу[1] шелестящим вызовом-звонком. Приветик, дуб! Ну, что скажешь?
Дуб не напрасно меня вызвал: на своем балконе стоял и потягивался новый жилец. В шортах, с голым торсом. Он ко мне повернулся. А глаза! Го-лу-бы-е – как кусочек неба в темных дождевых тучах. Смотрит на город с высоты восьмого этажа – куда его с родителями занесло? Что за район? Деревня или все-таки город?