29
В этот день метель началась затемно. На работу москвичи пробирались сквозь снежную стихию. Потом наблюдали ее как зимнюю сказку из офисных окон. Любовались ей по дороге домой. Вернувшись с работы, заварили чай, приготовили макароны и уселись на диваны смотреть телевизор. Никто не заметил, как два экскурсовода вышли из такси возле Останкинской башни. Пудрин катил за собой сумку с перфоратором. Абрам Григорьевич нес папку с чертежами, рулетку и маркер. Целью их была будка трансформатора, прятавшаяся среди кустов в пятидесяти метрах от дороги.
Обычная маскировка из клеенки была не нужна. Видимость на улице из-за снежной пелены не больше десяти метров, да и прохожих в такую погоду нет. Абрам Григорьевич развернул чертеж и несколько раз приложил линейку к стене – ошибиться даже на полсантиметра было непозволительно.
– Здесь, – уверенно сказал он и поставил маркером красную точку.
Пудрин вынул из сумки алмазную коронку для сквозных отверстий – длинную, не меньше тридцати сантиметров – и вставил в патрон перфоратора.
Шум инструмента растворился в порывах холодного ветра. Бетон поддался легко. Половину пути коронка прошла как по маслу. Затем наткнулась на арматуру. Пришлось поднажать.
Перед тем как вставить в отверстие картридж, Олег взял у Абрама Григорьевича ножик и отрезал от него «финальную часть».
Желанная троица с Садового-Сухаревской явилась перед мысленным взором молодого экскурсовода: розовый домик, серый… желтый… Он возбудился и вставил член внутрь. Сначала немного боялся поранить любовное орудие о бетон, но затем вошел в ритм, и на несколько мгновений потерял связь с внешним миром, вознесшись к эфиру наслаждения.
К реальности его вернули глухие удары, раздавшиеся за спиной. Олег оглянулся. Огромный охранник в черной форме тяжело опускал кулаки на голову Абрама Григорьевича. Старик с трудом отмахивался, силы были неравны. Не выдержав атаки, гид застонал и упал в снег.
— О Всемогущий, Ты один вмещаешь в Себя целую вселенную. Ты – высший закон. Ты – смысл жизни. Ты – Безусловная Истина, к которой призывают писания. Теперь у меня нет сомнений. Величие Твое беспредельно. У Тебя бесчисленное множество рук. Солнце и Луна – Твои глаза. Я вижу, как из Твоих уст вырывается огонь, опаляя вселенную, залитую Твоим ослепительным светом. Ты заполняешь Собой все пространство между небом и землей и простираешься во все стороны света. Боги, склонившись в почтении, входят в Тебя. Министры, вице-премьеры, председатель Верховного Суда, бог ветра, Дзюба, ветераны, коммунальщики и буровики – все взирают на Тебя с изумлением. Они видят Тебя в образе вселенной исполинских размеров, с бесчисленными руками, ногами, животами. Они глядят в Твои бесчисленные лики с устрашающими зубами и глазами и приходят в неописуемый ужас. Глядя на Тебя, на Твои рты и огромные полыхающие глаза, они дрожат от страха и не в силах сохранять спокойствие и присутствие духа. В Твоем лике они видят огонь всеобщего уничтожения. Все плывет у них перед глазами, и земля уходит из-под ног. О убежище вселенной, сжалься надо мной. Я вижу, как сыновья Запада и принявшие их сторону цари – Байден, Эммануэль, Ангела и все их военачальники – с размозженными головами застревают между Твоих зубов. Подобно рекам, несущимся к океану, они исчезают в Твоих пылающих ртах. Как мотыльки, беспомощно летящие на огонь, все они несутся к неминуемой смерти.
Охранник поднял глаза на Пудрина. Не прекращая фрикций, молодой гид приготовился к наихудшему. Абрам Григорьевич из последних сил поднялся на колени. В руках старика блеснуло лезвие.
Сторож взвыл от боли.
– Давай, Олежек! – крикнул старик. – Кончай!
Но Пудрина и не нужно было подбадривать. Он понимал: сейчас или никогда. Ковать свое счастье! Его таз задвигался как швейная машинка. Сладкая судорога зародилась где-то районе копчика, она росла, росла…