Охранник развернул тряпицу, и его взору предстала превосходная картина. Орех раскололся идеально – скорлупа треснула на четыре части, начинка была подобна жемчужине в раскрытой раковине.
Ксения начала хватать виноградины и кидать их в гостей, и затянула как умалишенная:
– Мат-перемат, шиворот-навыворот, хухры-мухры, бухты-барахты, калинка-малинка, чижик-пыжик, гоголь-моголь, павлин-мавлин, сорока-воровка, машка-ромашка, сашка-какашка, жадина-говядина турецкий барабан, и ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой…
Офицеры отмахивались от летящих ягод, вяло улыбались и пытались подпевать.
Жесткий треск перфораторов пронзил ночную идиллию каморки сторожа. Он метнулся к окну. «Ох, суки!» Трясущимися инструментами несколько стариков долбили особняк. Сторож схватил дубинку, потянулся за электрошокером. Вдруг руки ослабли. Потемнело в глазах. Дубинка отскочила под стол с грубым звуком. Тело опустилось на холодную плитку.
Стоны ублажающих себя стариков терзали его, пока дух его не отлетел. Утром клерки из офиса вызвали реанимацию. Но было поздно.
Остановись, случайный прохожий. Планета, замедли ход. Господь, узри эту чудовищную трагедию, эту могилу сторожа на Старопесковском, продырявленную перфораторами и залитую старческой спермой. Горе сторожам! Ибо пришел день гнева для них, и кто теперь сможет укрыться?
3
Сторожа погибали один за другим. Их находили в каморках исторических зданий без сознания. Увозили откачивать, но ничем помочь не могли. Даже самые опытные доктора не понимали, в чем проблема, а в медицинских картах писали: «нарушение обмена веществ». А старики ходили по городу, алчно высматривая очередной объект для любовной утехи. Даже те из них, кто раньше перемещался в креслах-каталках только по пыльному паркету своих квартир, выкатились на московские улицы. В карманах они держали силиконовые пещеры удовольствия. Изо рта у них капала слюна вожделения. Говорят, и старухи не сидели без дела. Якобы в санкт-петербургском музее железных дорог группа бабок, вооружившись страпонами, продырявила бока нескольких проржавевших дореволюционных паровозов. Впрочем, их быстро поймали, отняли опасные игрушки и выписали штраф.
Вскоре тревогу забили увальни из Архнадзора. Они заметили повреждения исторических построек и заголосили о вандализме, истерично обвиняя в нем городские власти. Мэр был вынужден начать расследование. Полиция арестовала несколько десятков стариков. И сгустились тучи над сектой экскурсоводов. Приуныли они, сели аккумуляторы в их заграничных перфораторах, затупились их сверла. Заплакали самые малодушные из них, и приготовились снова забиться в подполье, чтобы краем глаза смотреть на вожделенные дома и теребить за проеденными молью занавесками свои старческие письки. Но выступили вперед Абрам Григорьевич и ученик его Пудрин, и подняли упавший внутренний стержень и укрепили его многократно, и повели они экскурсоводов к дому градоначальника, и накинулись они на жилище мэра, и не отходили от него всю ночь, и текла сперма рекой по тротуару, и вышел глава столицы и поскользнулся, и грохнулся на плитку и измазался весь. Обступили его старики. Просил он подать руку ему, но никто не протянул ему своей ладони. И взмолился о помощи мэр, обратившись к случайному прохожему. Но проходивший мимо автомобильный журналист злорадно ухмыльнулся, и процедил: «Это тебе за платную парковку». И пошел дальше по своим делам. И заплакал тогда мэр, и сломался, и подчинился экскурсоводам.
Тем временем автомобильный журналист добрался до поликлиники и зашел на прием к терапевту.
– Уважаемый Борис Сергеевич, господин доктор… – обратился он к специалисту.
– Господа все на Колыме. Меня лучше называть – товарищ, – осадил его врачеватель.
– Простите. Товарищ доктор, мне кажется, у меня белая горячка.
– С чего вы взяли?
– Разрешите, начну издалека. У меня необычная профессия. В первый день, когда я устроился на работу, меня отправили на презентацию. Там было много бесплатных напитков, и я ушел домой в приподнятом настроении. Потом это повторилось еще раз, еще и еще, и затем я понял, что в этом и состоит моя работа. Сначала я обрадовался, а потом испугался, ведь ничем хорошим это не закончится.
– Что вас, собственно, беспокоит, голубчик? – Доктор скептически посмотрел на визитера.
– Вчера я вернулся в Москву, и сразу к вам.
– Я понимаю.
– Борис Сергеевич, у меня что-то со зрением. Я словно приехал в другой город, не в Москву! Все здания выглядят совершенно странным образом. Они для меня только желтого, серого и розового цвета! Даже Кремль. Я специально ходил на него смотреть, потому что подумал: его-то уж точно не перекрасят.