На заключительном отрезке за рулем была Люси, и ей казалось, будто она мчится по узкому, искрящемуся в свете фар вьюжно-снежному тоннелю. Не такой жизни желали для нее родители, но сказать Люси «да» всегда и всем было несоизмеримо проще, чем хоть в чем-то ей отказать.[96]
Будучи единственным ребенком богатых родителей, Люси пользовалась этим вовсю и была барышней, можно сказать, избалованной. Однако привычка получать все, что ни попросит, дивным образом воспитала в ней амбициозную уверенность в своих силах, а не праздную леность.
Ее отец Фрэнсис Патрик О’Райли был потомком ирландских иммигрантов, бежавших в Америку от Великого голода 1840-х годов и осевших в Рединге, штат Пенсильвания. Там он и сколотил состояние сначала на строительстве, а затем на удачных инвестициях в недвижимость и производство. К сорока шести годам он счел себя достаточно богатым для открытия новой главы своей жизни – путешествий по миру. В январе 1896 года он обвенчался с Генриеттой Целестин Руде́ в церкви ее родного городка Брюнуа к югу от Парижа. А ровно через девять месяцев в парижском госпитале появилась на свет Люси Мари Жанна О’Райли.
Юность Люси прошла в путешествиях между США и Францией. Она решительно относила себя к категории nouveau riche[97] и не считала это зазорным. Биограф так описывал процесс становления ее яркой личности: «Выросши в Соединенных Штатах и впитав присущий Америке дух независимости, она оставалась безоговорочно ирландкой как внешне, так и по складу характера и темпераменту, сочетая врожденную очаровательность и живость с дерзким своеволием, отвагой, упрямой решимостью и беззаботной прямотой».[98] На вопрос, подданной какой страны она себя все-таки считает более всего, она выпалила: «Да американка я, американка!» – Но сама поспешность этого ответа выдавала ее своеобразный космополитизм наизнанку: похоже, она повсюду чувствовала себя как на чужбине. В Париже, по крайней мере, она явно была уязвлена всеобщим настроем: «Тут кто не француз, тот чужак».[99]
Ее гран-тур – ритуальное путешествие юных представителей высших классов по Европе для знакомства с искусством, культурой и светским обществом стран и народов – был грубо оборван в 1914 году, едва начавшись, разразившейся Первой мировой вой ной, однако нельзя сказать, что эта вылазка в Европу прошла для нее впустую. Во Франции она познакомилась с Селимом Лоуренсом (или просто «Лори») Шеллом.
Будучи сыном американцев, в душе Лори чувствовал себя французом. Родился он в Женеве, в семье дипломата, спустя какое-то время перебравшейся в окрестности Парижа и поселившейся неподалеку от Брюнуа. Выучившись на инженера, работать по специальности Лори не пожелал, хотя наследство ему досталось весьма скудное. Отец Люси пытался ее отговорить от вступления в серьезные отношения с Лори: «Ты смотри, ему же ничего от жизни не нужно, кроме безостановочной гонки за наслаждениями», – но Люси была не из тех, кто прислушивается к чьим-либо советам, включая родительские.[100]
В начале вой ны Люси вкалывала за двоих. Работая медсестрой в парижском военном госпитале, она насмотрелась сверх меры всяких ужасов, особенно у солдат, попавших под огонь артиллерии. Оторванные конечности, обгоревшая плоть, изуродованные лица, изрешеченные шрапнелью тела, – картины всех этих страданий навсегда врезались в ее память.
В апреле 1915 года, через месяц после начала бомбардировок Парижа германскими цеппелинами, Люси с матерью в сопровождении Лори и его брата эвакуировались в США. В Рединге, Пенсильвания, в интервью местной газете Люси выразила негодование в адрес Германии за вторжение и развязанную бойню и благодарность Америке за помощь. Также она заверила, что Франция не сдается: «Даже самые тяжелораненые воины, корчась и стеная от боли, как в горячечном бреду молили о том, чтобы им дали вернуться на фронт и сражаться за любимую родину».[101]
Через два года Люси и Лори вернулись во Францию и обвенчались. После перемирия они обосновались в Париже и как раз попали на «праздник, который всегда с тобой», по крылатому выражению Эрнеста Хемингуэя. Действительно, как сказал один из массы наводнивших город пришлых американцев: «День за днем искрились праздничным шампанским».[102] Богемная жизнь Монпарнаса – изо дня в день выпивка и художество, секс и литература, кафе и кабаре. Париж расцвел талантами, – кого там только не было: Ф. Скотт Фицджеральд и Коул Портер, Эзра Паунд и Коко Шанель, Ман Рэй и Пабло Пикассо. Один лишь Берлин мог хоть как-то состязаться с Парижем по части шипучести. И в этот грандиозный исторический момент Люси была как раз из той когорты богатых американцев, кто подливал масла в огонь парижского буйства. Рождение детей – Гарри в 1921 году и Филиппа пятью годами позже – не способно было ее угомонить. Напротив, материнство еще более ее завело.